- Привет, Лева. – радостно вскинулся, как-то на глазах помолодев, навстречу старому приятелю, погрузневший и одряхлевший  Николай Калита. Было ему тогда 82 года. И два старика погрузились в разговоры.

«Левка» и «Николай». Такие они и были, так себя чувствовали, такими повстречались когда-то в Сокольниках на заре жизни.
И сейчас Лев Петрович и Николай Иванович разговорились: «Левка» и «Николай».

В марте 2016 года умер Лев Петрович Дурасов.  Мне хочется вспомнить его  и сказать о художнике своими словами. Я думаю, что появятся еще исследователи его творчества, которые подробно период за периодом разберут его творчество на части, все объяснят и прояснят. Мне же хотелось бы донести свое, возможно наивное, видение.
Дурасов был художником и официальным и неофициальным. В этом его уникальность.

А каким он был?

В памяти большинства далеких от искусства людей он останется оформителем любимых детских книг. Хотя эти люди вряд ли знают, что художника, на чьи картинки они смотрели в детстве,  звали Львом Дурасовым.  Ну а нужно ли это знание?  Токмаков, Лосин, Устинов, Дурасов, Чижиков, Маврина, Чарушин, Васнецов (Ю.), Булатов, Васильев… Скажите, ну кто помнит эти имена?! А картинки мы помним, потому, что были маленькие, потому что полюбили свои книжки. Иллюстрации Льва Дурасова к Ковалю, Маяковскому, Диккенсу, Акимушкину, Олеше, Тютчеву….
А сколько было книг авторов малознакомых….

 

А если учесть, что художник постоянно работал для себя. В изматывающем режиме, в плотном графике резания гравюр-иллюстраций книг, Лев Дурасов выкраивал время, чтобы сделать работы для себя. Эти большого формата офорты сегодня сложены в папках и хранятся сыном.

 

Я почему-то отчетливо помню его, чуть наклонившегося над работами, что-то немного в нос глухо говорящего, комментирующего, с неизменной сигаретой в зубах, пепел на которой он в последний момент стряхивал в банку-пепельницу или не успевал, тогда пепел летел на пол или на рубаху. Был в этой сигарете, зажатой в зубах, особый форс. Запомнилось.

Какое-то время мне казалось, что у меня получится рисовать, что я почти художник. Свои почеркушки я показал Дурасову.
- Алексей Владимирович, Вам нужно избавляться от проволоки…

Какой проволоки? -  Не понял я.

- Линией нужно овладеть. – и тут Лев Петрович показал на листе, как нужно держать карандаш, как наклонять, как наживать. Линия «оживала». Мне стало неудобно за свои «опыты». С годами, глядя, как рисуют «современные» художники, я вновь почувствовал себя «почти художником». И вот в мастерской Дурасова, рассматривая его работы, вновь недвусмысленно понял…

Рисунком Дурасова восхищались два таких рисовальщика, как Эрик Булатов и Олег Васильев. Ведь было чем.
Когда непревзойденный акварелист, иллюстратор Николай Устинов услышал от меня горькую весть, только и нашелся замычать: «Лева, Лева,ммммм»!

Сейчас, пока свежа боль утраты, нужно говорить по чувству, как Бог на душу положит. Пройдет время, с холодным разумом, проанализировав, будут сказаны иные слова или (правильнее) по-иному.
 

Семья Дурасовых  - художник. Дурасов – художник, Судакова (жена) художник, Дурасов (сын) – художник. И жили они этой странной  (для постороннего глаза) жизнью, влюбленных в искусство. И жили сперва в одной, а потом в другой стране.

 

«Лист заполняется легко и быстро» – пишет о манере Льва Дурасова  работать  Олег Васильев. И добавляет: «Чудесным образом все это множество сюжетов начинает жить единой жизнью». Еще пишет Булатов, еще пишет, вспоминает серии, работы. И опять: «Я всегда удивлялся той поразительной легкости, с которой под его рукой оживала бумага».

А Эрик Булатов подчеркнуто: «У Дурасова, при всем его врожденном артистизме  формы, изначален интерес к реальности нашего человеческого существования, причем именно сегодняшнего, сиюминутной реальности».

Да, к «сиюминутному» тяготел художник. Но к какому сиюминутному?  Ждал весны и писал цветущий сад. Угра. Деревня. Помню с каким-то юношеским упоением Лев Петрович на картонах «фиксировал» чертополох.

Дурасов постоянно  работал, работал всегда, казалось, когда отдыхал, - он тоже работал. Это выражалось в подчеркнутом внимании к собеседнику, в умении даже среди застолья не терять время, не опускаться до «уважаешь, не уважаешь», а  все сводить к одному – к работе, искусству, над чем сегодня приходится трудиться. Все наши последние встречи были так или иначе посвящены  просмотру и обсуждению его иллюстраций к теме Наполеона. Таких «французских» графических листов он создал несколько сотен. При том на один конечный вариант приходилось четыре или пять пробных рисунков. Его упорству я поражался. Но вот перечитал:
- Окруженный учениками (это про Николая Васильевича Синицына, дурасовского учителя), жадно ловящими каждое его слово, требующий одного – работы. В этом слове заключалось и постоянное напряжение всего лучшего, что есть в человеке и цель, ради которой жил он сам и учил жить  нас всех.

- …обращал особое внимание не только на специфику графики (лаконизм, отношение к материалу), но и на непременно живое воспроизведение реальности, чуждое сухости и педантизму.

Как много можно еще вспоминать! Как много можно вырывать у прошлого… Но время не стоит на месте. И время не знает жалости. Старики прибираются – так говорят в тульской области. Но я никогда не чувствовал, что дружу со стариками. Окруженный этими людьми с седыми уже локонами, лысинами и бородами, я среди них ощущал себя, как среди равных, среди моих лучших друзей. Потому что им было что рассказать, они никогда не были зациклены на собственной персоне, они были – РАБОТНИКИ. Сейчас таких людей почти не осталось.
 

В моей памяти Лев Петрович Дурасов  останется, каким я его застал на выставке его покойной жены – Ларисы Николаевны Судаковой – в лицее неподалеку от ЦДХ. В огромном зале, увешанном работами любимой женщины, он сидел на стуле совершенно один, был самоуглублен.
Человек с возрастом все более самоуглубляется, пока, наконец, совсем не пропадает из круга живых людей.
Думаю, нужно помянуть Льва Петровича. Не чокаясь…

 

 

«Москва 28 мая 1961 г.

Дорогой Лева!
В нашей беседе (27-V) о современном искусстве я забыл сказать, что меня очень волнует в молодом искусстве молодых.
Формальное как и абстрактное (утрированное) искусство это не новое и не молодое искусство. Своими корнями оно уходит вглубь веков и «упирается давностью» в Адама и Еву» - первобытного человека.
В мировом искусстве сейчас чудовищной эпидемией распространяется «вирус» примитива, когда художник сходит до уровня детского рисунка или до уровня «любителя» «народного творчества». Изощренно старается повторить труд простонародного (увлекающегося) умельца.

Увы! Художнику не вставать рядом с ним своим приспособлением. Художник совершенно по другому мыслит и воспринимает мир.
Грубо выражаясь ему мешает ученость, культура, знания навязывают ему невольно фальшивое перевоплощение.
Встает вопрос (во всю силу голоса) Следует ли художнику, образованному человеку снисходить до народного лубка, народного примитива? Я не пытаюсь унижать значение народного лубка и примитива, именно народного творчества. Вывод один – художник должен оставаться ХУДОЖНИКОМ. Его задача как профессионала с образованием и культурой середины XX столетия встать выше повторения умельца, вести за собой любителей искусства, строго не отвергать, не отворачиваясь от народного творчества.
Народное должно входить в основу труда ибо это делается для народа. Художник все лучшее народное  ведет высоко в большое искусство. Так поступали наши бессмертные музыканты, композиторы классики Бетховен и Моцарт, Чайковский и Рахманинов и многие другие.
У художников чаще всего налицо пристрастная крайность – уйти в то или другое направление. Для чего я это говорю?  Совсем не для того чтобы мудрить, философствовать! Думаю что это сказано помимо меня искусствоведами и много лучше. Я искренне хочу чтобы Вы со ступеньки на ступеньку поднимались выше и выше увлекая за собой людей к высокому искусству.
Привет  супруге.
Всегда преданный Вам
Н.Синицын
28-V-61

 

Алексей Шульгин

Лаконизм бывает от пустоты, отсутствия содержания, такой не лаконизм – а «прореха». И лаконизм настоящий – знание, опыт, скупое выражение в словах. Зачем говорить словами о том, что невыразимо, к чему нужно прийти, до чего нужно дорасти. Недавно в Москве прошла выставка замечательного художника Евдокимова (Кармалиты). Личность художника, мне так показалась, очаровала зрителей, как очаровали его картины.  Большая честь, что художник ответил на несколько вопросов.

- Позвольте задать Вам несколько вопросов. И начать, пожалуй, с главного. Есть понятие «гений места»: лично для Вас важна та среда обитания, то место, где Вы живете, для творчества и самоощущения?

- Вы правы. Среда, именно среда.

 

- Тайна рождения образа, рождения картины. Ваши картины поразительно «долгоиграющие», рассматривая каждую работу можно простоять около нее час и больше. Чем, на Ваш взгляд, вызвана подобная молитвенность, зашифрованность картины? Вы сами вкладываете некий смысл в работу или же работает «поток сознания»? Как Вы добивались такой космической фактурности работ?

- Это самый сложный вопрос. Всё происходит само собой. Но это не значит, как ветер.

 

- Как Вам кажется, национальное важно для художника в современном мире, больше склонном к интеграции?

- Это сомнения, но не неуверенность.

 

- Вы пытаетесь сохранить аутентичность?

- Аутентичность - она есть или её нет.

 

- Как складывался Ваш путь в искусстве? Может быть, Вам запомнились какие-то встречи с замечательными людьми или были в Вашей жизни знаменательные  события?

-  Да, мой учитель М. А. Лантух - это событие.

 

- Из какой Вы семьи? Что Вам прививали с детских лет, и какие принципы для Вас нерушимы и сегодня?

- Нерушимый принцип моей матушки - порядочность.

 

-Как Вам кажется, важна ли для художника свобода: от политики, от галереи, от коммерции, от зрителя….?

- Свобода от всего.

 

- Что Вы могли бы сказать своим молодым коллегам по искусству, что пожелать им сегодня?

- Быть свободными от всего.

 

Вопросы задавал Алексей Шульгин. Фото Filip Butkin.

- Евгений, часто я начинаю разговор с вопроса, касающегося «гения места». И с Вами не могу его пропустить. Из Вашей биографии следует, что Вы родом из Алтайской края, сейчас живете и трудитесь в Рязани. Евгений, для Вас важно то место, где Вы живете. Есть ли связь между творчеством и средой обитания?

- Алексей, наконец я остался наедине, и мне никто не помешает ответить на Ваши вопросы. Наверное, это и есть "гений места" для художника моего склада, когда ему ничего и никто не мешает. А если глубже: для меня важен некий абстрактный источник энергии, питание этой энергией, и благоприятные к тому внешние условия (среда обитания): одиночество, отсутствие суеты, забот бытовых и т. д.

 

- Как начинался Ваш творческий путь? Когда Вы почувствовали призвание? Проще говоря, расскажите, как Вы стали художником?

- Мой творческий путь начинался в детстве, но после того, как я пристрастился к рассматриванию серьёзных картин (в репродукциях, конечно)- оттуда я получил стимул, серьёзный уже, не для уроков лепки и рисования в школе... Другое дело, что развиться этой тяге в условиях глубокой провинции было сложно, и всё задержалось надолго. Но не умерло.

 

- Всегда много спорят о том, должно быть национальное начало в искусстве или искусство космополитично по сути? Сегодня время мировой интеграции, а мне лично дорога аутентичность. Что по этому поводу можете сказать Вы?

-  Искусство не национальное как неродной язык: что-то натужное, в силу обстоятельств, несвободы...

 

- В своих работах Вы отталкиваетесь от традиций, находя свой лирический язык в живописи. В определенный момент казалось, что классическая живопись на грани вымирания, так искусственно выпячивали авангард и его апологетов. Сегодня, слава Богу, все выравнивается. У Вас не было желания поэкспериментировать с формой?

-- У меня было и остаётся желание фантазировать, а это, можно сказать, -экспериментировать с композицией, с цветовой композицией в частности. Для этого нет нужды выходить за рамки традиции.

 

- Важно ли художнику оставаться свободным, скажем, от обстоятельств, грантов, политики, галерей, коммерсантов?

- Исключительно важно.

 

- Евгений, есть ли сквозная тема, которую Вы разрабатываете всю жизнь, как читают Христову молитву? И какие темы для Вас актуальны и дороги?

- У меня нет темы, которую можно описать словами. Что скажешь о декоративности? Ничего вразумительного. Можно только смотреть.

 

- Какие принципы есть у художника Евгения Вечтомова в жизни и творчестве?

- Свобода. По возможности быть щедрым... Ещё я не люблю хвалить неудачи профессионалов.

 

- Евгений, остались ли у Вас творческие мечтания? Над чем Вы трудитесь сейчас? Чем живете?

- Я лет 8 назад был в Судаке, в самую августовскую жару. Писал много, но главное что испытал, что вспоминаю: у меня в моём обиталище висели свежие этюды, и я не всегда сразу мог сказать: когда именно был написан этюд? Сегодня утром? Вчера?.. Я был в каком-то опьянении. Жара может ещё. В общем, я хотел бы ещё таких дней, такого счастья творческого. Чтобы кровь не остывала... А тружусь, чтобы где-нибудь, что-нибудь увидеть, зацепиться мыслью и желанием.

 

Записал Алексей Шульгин.

Появившиеся на советской сцене в конце 60-х годов прошлого века «Песняры», моментально стали явлением мирового значения. Их невозможно поставить в один ряд с Кобзоном или Пьехой, в тоже время они отличались и от Deep Purple и Beatles. Музыканты во главе с Владимиром Мулявиным интуитивно отыскали уникальный стиль, синтезировавший фольклор и рок-музыку. Успех «Песняров» был оглушительным. В 90-е годы коллектив прошел через все круги ада и казалось, канет в небытие. Но этого не случилось. Хотя сегодня клоны «Песняров» колесят по городам и весям, мы знаем, какие из них настоящие. Сегодня мы беседуем с музыкантами «Белорусских Песняров» Владиславом Мисевичем» и Александром Катиковым.

 

-  Не секрет, что «Песняры» прославились «звуком»: многоголосие и виртуозное звучание инструментов, в том числе и экзотических? Сейчас у Вас звук изменился…

А. К. (Александр Катиков)

- Изменился. Конечно, изменился… Изменилось  время. По одним позициям стало хуже, а по другим лучше. Если раньше можно было пить воду почти из любого колодца, то сейчас это делать не рекомендуется. Тогда все было чище, сейчас грязнее. Все меняется, меняется жизненный ритм людей, у них все больше и больше интересов. Поэтому меняется и звучание коллектива. Появляются новые технологии, новые звуки, они немножко отличаются от звучания, которое было 10 или 20 лет назад; это нормальное явление технического прогресса. Что касается внутреннего содержания музыки, которую мы исполняем, она тоже каким-то  подвержена изменениям, но самая главная идея, которая нас много лет назад объединила вследствие определенных обстоятельств,  мы от нее не отказались, мало того, она нас до сих пор продолжает объединять.  Что-то изменилось, что-то нет, но однозначного ответа нельзя найти.

 

– То есть «Песняры» не косервативны, новые веяния они отслеживают и применяют…

А. К. – Безусловно. Конечно. Но мне кажется что…

В. М. (Владислав Мисевич)

- Конечно. Абсолютно правильно, но мне хочется добавить, конкретизировать, в чем мы изменились. Во-первых, отсутствие Мулявина, вокал звучит без его голоса

 

– А вы никого не подыскивали из музыкантов с похожим тембром?

– Нет, нет, на тот момент его уход… Понимаете,  все остальные работают как вокалисты  в хоре друг с другом минимум 15, а максимум 35 лет. С кем-то работают 30 лет, с кем-то  25 – сроки огромные, а самое малое – 15 лет стажу, вместе поем. А без этого срока мы не будем вокальным ансамблем. Отсутствие Мулявина дало о себе знать: прежде всего на репертуар. Он брал на себя драматическое начало в вокале, особенно в сольных партиях – «Крик птицы» или еще что-нибудь. Мы в репертуаре таких вещей стали немножечко избегать, вокал стал мягче, лиричнее. Не поем уже про комсомольские билеты, про партийные билеты. Поем про человеческие судьбы, про любовь. Причем, про любовь в традиционном понимании, а не как сейчас принято не в традиционном.

– Без вариантов.

В. М. - Об этом надо написать.

Я сочувствую традиционникам и не понимаю… Но поскольку сейчас демократия нагрянула, то, видимо, это мнение нужно держать при себе.

– Выделим курсивом…

В. М. – Да, выделить надо… Хотя тут же заимеешь врагов, коллег московских. Хотя зараза проникает уже и к нам. Мое мнение, наверное, немодное и неправильное. И среди них были гении, и есть, и будут… Вот, что касается нашего видения.

Но так как мы  «Песняры», «Белорусские песняры», мы решили держаться до последнего. В отстуствии Мулявина, путем дискуссий внутренних. Слава Богу, времени много – 40 лет работаем. Без Мулявина все таки правильно  называться не «Песнярами», а «Белорусские песняры», традиция прослеживается и поддерживается, но в качестве изменения все же есть. О чем Алик говорил. Как мы это задумали, так оно и остается. Мы «Белорусские песняры»,   «Песняры» все остальные…. Может и нас можно упрекнуть: а вы то-то, а вы так относились. Но пусть они поработают 40 или 30 лет и поймут – как это все непросто. Такая эйфория идет: вот я влюбился в «Песняров», я  «песняр» и погнал! А года три-четыре пройдет в этой пахоте…

А. К. – Особенно мне нравятся, как они ярлыки клеят: «Легендарные «Песняры»…

В. М. – К сожалению, мы переходим на личности…

 

– Да, нет-нет, можете продолжать…

В. М. – Ну и нас могут обвинять некоторые, не понимая…

 

– Слушателей не обманешь.

В. М. – Ну не всех. Потому что есть…Да ладно, мы без обиды и определились: ребята, берите название, которое мы придумали, мы сделали. Есть еще очевидцы….

 

– А у Вас в отличие от «клонов» репертуар обновляется.

В. М. – Да, в этом большая проблема и без этого, как «Песняры» могут жить без новых песен.

 

– А теперь расскажите, пожалуйста, о Ваших коллегах отсутствующих, а то как-то неудобно. Давайте представим группу.

В. М. – Справедливо. То что имеем мы, я не говорю и о «других» даже «непесняры», без тех ребят, которых уже нет, которые начинали, поддерживали – такого не было бы наследия, которое следовало бы беречь и преумножать…  А сегодняшний репертуар пишет Олег Аверин, Алик пишет, Дайнеко немножко пописывает – это ж  все на том фундаменте, на той базе, которая была. Возьмите вокал песняровский. Даже если петь  четырехголосие это очень сложно…

 

– Вживую?!

В. М. – Стараемся, чтобы было вживую. Иногда на сборных  концертах или телевидение это нельзя сделать просто технически. Когда мы приезжаем работать в Витебск на фестивале, приехали как-то отрепетировали одну песню, приехали, вышли на сцену, открыли рты – нам тут же их закрыли: будьте любезны пленку. Пленочки нет. Все, меняйте репертуар! И таких ситуаций достаточно. Опять же учитывая эти лужковские… (Смеется). Он же шпарит эти фанерки… Только внутреннее желание доказать что-то заставляет людей петь живьем. Ребята, надо иметь совесть! Когда сольные концерты – НАДО петь только живьем. И у нас, Слава Богу, в последнее время турчики небольшие, поездки: шесть концертов. Поем вживую. Есть еще внутреннее желание доказать: можешь ли ты еще что-то или ты уже ничего не можешь. Может, тебе и петь уже нельзя. (Катиков смеется).

Вот один вопрос, а столько слов. Ну вы же сотрете потом…

 

 -  Спасибо. А все-таки, может, вернемся к коллегам.

В. М. – Конечно. А что надо назвать фамилии сначала?

А. К. – Нужно перечислить сперва…

В. М. – С Мулявина начать..

А. К.  – Естественно. Но Владимира Мулявина мы не будем перечислять, мы с ним работали, но сейчас речь идет о «Белорусских песнярах»…

В. М. – Нет, о всяких, наверное…

 

– Давайте и о «белорусских»…

А. К. – Тогда, Владислав, и начинай…

В. М. – Ну, Мулявин, он в наших комментариях не нуждается. В этом нуждаемся мы и тот с кем мы разговариваем на эту тему. Это нам нужно. (Опускаю часть личных воспоминаний В. М., но все что он говорил было проникнуто теплотой и любовью. Прим. автора). Он очень много успел сделать для себя и для нас.

 

Дальше В. Мисевич вспоминал песняров разных созывов (кого с нежностью, кого с добродушной усмешкой) брата В. Мулявина, А. Демешко, И. Паливоду, Л. Борткевича («Как говорил Муля: «Где этот подонок, потомок Радзивилла?» Он все время утверждал, что он потомок Радзивилла),  А. Кашепарова, В. Яшкин,  Л. Тышко, В. Ткаченко. Немного удивило, когда Мисевич отметил, что тандем Дайнеко/Пеня (когда-то заменивший Борткевича) сегодня залог успеха «Белорусских песняров»…

Получите ,читатели, еще порцию интересных фактов. Вот, к примеру, А. Катиков рассказывает о кризисе, наметившемся в коллективе, в начале 90-х гг.

 

А. К. – Надо сказать, что при всем том кризисе, который наметился. Но это был человеческий кризис. Как  мне кажется. При всем при этом у  нас, благодаря Олегу Аверину, еще работал с нами композитор, Олег Молчан, было очень много новых песен. Я даже назову цифру, вы можете не поверить. Мы в период с 1992 по 1998  написали и записали около  200 новых песен и на дисках они не выходили! Диск вышел в Голландии в 1994 году. В этом и был кризис: новых песен было много, энергии, мы выступали, но по разным причинам…

В. М. – Кризис был у Володи (Мулявина прим. Автора). Хотя он был руководителем, мотором, но ребята почти…

 

 – А «большие формы» разве не сказались на падении популярности...

В. М. – Конечно сказались. Это крен, которого могло и не быть. Можно было и песнями заниматься и «большими» формами. Одно другому не мешало. Но Володя просто махнул рукой, хотя все были против.

Беседовал Алексей Шульгин.
 

 

 

- Александр, с самого начала, как только появился «Старый приятель», было такое ощущение, что это не «то». В тот момент на эстраде было уже столько поп-говна, впрочем, рок-команды тоже мощной струей (почти повально) вливались в общий поток (вливались и старые легендарные и новорожденные). И тут появилась Ваша команда. Как хватило смелости в тот момент, собрать группу, играющую настоящую музыку, поющую о жизни и чувствах, нормальными человеческими словами?

- Спасибо за оценку нашего творчества. О смелости вопрос, конечно, не стоял. Это же не подвиг, а сплошное удовольствие. Мы просто хотели играть, сочинять, то есть жить такой жизнью. А уж сам сложившийся стиль, это, видимо, продолжение наших характеров, мыслей , вкуса и т. д.

 

- Вам было просто тогда пробиваться? Откуда Вы такие взялись? Был ли у Вас продюсер, «толчок», двигающий Вас, как любил говорить Леннон, к Верхушке самой макушки?

- Были моменты, когда все складывалось легко, случалось, что упирались носом в стену. "Толкателя" как такового у нас не было, все делали сами, бегали с Гусем по радио, с кем-то знакомились, кому-то что-то показывали, репетировали - ну как все. Однажды на репе появился высокий симпатичный парень, похожий на Уэйна Гретцки. Послушал, присмотрелся,  да и помог деньгами для записи первой пластинки, а потом гитары новые купил, дал денег на пару клипов! Можно сказать так - совокупность всех этих, а также иных обстоятельств дало результат. Но продюсера или компании, которые  целенаправленно делали из нас продукт для зарождавшегося в России шоу-биза, не было.

 

- Александр, я всегда с большой почтительностью отношусь к людям, умеющим писать внятно и проникновенно. Этого у Вас не отнять. Вы автор всех текстов группы? Расскажите об этом. И не было у Вас мыслей издать книжку стихов, так поступают теперь почти все музыканты. Может быть, в загашниках у Вас хранится полно черновиков и самостоятельных стихов?

- Спасибо, я пишу песни полностью сам и слова, и музыку, но я совершенно не поэт. Есть такие наши современники, как Дмитрий Ревякин, Вера Полозкова, Дмитрий Быков, Рома Луговых, Дмитрий Панарет, Саша Вулых - кто владеет словом и смыслом просто фантастически. Это тот уровень, до которого мне именно как "поэту" очень и очень  далеко. Поэтому, выпускать свой сборник стихов считаю абсолютно нескромным. Моя авторская задача скорее в контексте. Важно, чтобы  и слово, и мелодия взаимодействовали постоянно, как фон и фигура, меняясь ролями на протяжении одной песни. А говоря проще, были единым целым. Я не очень люблю чисто бардовское пение - можно просто стихи почитать. Но также мне не интересна попса, где слова - чистая формальность, фонемы  для создания похожести вокальной партии, например, на западные трендовые аналоги. Тогда интересней инструментальную музыку послушать - классику, джаз.

 

-Чем была вызвана пауза, когда группа вдруг исчезла с радаров?

- Пауза по моему субъективному представлению связана и с ошибками в работе над второй пластинкой, и со сменой состава, и с отсутствием крепкого продавца.  А в общем, думаю, в основном с тем, что в стране стали развиваться музыкальные направления, в которые мы идеологически особо не вписывались.

 

- Сейчас Вы активно играете, пишутся новые песни, выйдет альбом? Что Вы можете сказать о «новом» «Старом приятеле»? Группа упаковки 2017 года чем-то отличается от той 90-х? Глупо сравнивать, но как Вам сегодня играется?

- Сейчас у нас очень хорошая компания, трудно сравнивать с тем, что было. Для середины-конца 90-х тот состав был идеальным, для 2017 - этот! Тогда мы шли вверх, сейчас мы отстаиваем свое право думать и звучать, как мы хотим. Тогда мы решали одни задачи, сегодня иные! Много лет в группе Антон Басов - гитарист, певец. Мы вместе начали работать еще на пластинке 2008 года "Всё в нас", с которой ведется условный отсчет возвращения «Приятеля» к активной музыкальной деятельности. Относительно недавно к нам присоединился  наш музыкальный единомышленник Женя Морозов - бас и вокал. И, наконец, самую часто ротируемую позицию занял молодой профессиональный барабанщик Арсений Визер. Есть много планов, есть недавний сингл "Молодость",  есть работа над концептуальной пластинкой, которую представлю позже.

 

 - У Вас, Александр, остались мечты (мечта)? С возрастом человек становится  все менее чувствительным и циничным, опыт прожитых лет, это своеобразный отрезвитель, все иллюзии рассеиваются? В свое время Вы писали песни определенно романтические, в этом чувствовалась сила?

- Романтизм -он никуда не исчезает, просто со временем меняет форму. Вряд ли во мне прибавилось цинизма, просто немного преобразилась шкала ценностей. Иллюзии трансформируются в веру или в ее отсутствие. Некоторые мечты, несомненно,  уже в вечности, но  их место заняли новые.  Если бы меня спросили, о чем бы я хотел написать следующую песню, я бы сказал, что о том, что можно "потрогать руками", о том, что происходит со мной и с тобой в данную минуту. И, пожалуй, о том, что испытывает, с чем живет большинство обычных людей.  И силу произведения для себя я сегодня вижу именно в этом.

 

- Александр, мне хотелось бы услышать Ваше мнение о российском шоу-бизнесе и современной музыкальной индустрии. Вы совместимы с «ними»?

- Это очень сложный вопрос. Как говорится, тут надо рассматривать всё в частности, а не огульно целиком. Например, мне не слишком нравится то, что делают некоторые, но нравится то, как они это делают. Иногда наоборот. Бывает, что не нравится ни то, ни другое. На самом деле, я и к себе точно также отношусь. Отсюда и ответ на вопрос про совместимость! В чём-то  это может совпасть.

 

- У Вас остались кумиры? Или они выветрились, как иллюзии?

- Кумир, это то, чего себе нельзя сотворять? Те, про кого я написал песню "Все, кто ты любила", они остались со мной по жизни до сих пор.  Эталоны, на которых я вырос в музыкальном (да и не только) смысле, меня не подводят и по сей день. Совсем недавно у группы прошла презентация сингла «Молодость», и нас в числе прочих звездных гостей навестил легендарный музыкант Юрий Михайлович Антонов. Песни этого человека я слышал, начиная от  самого раннего детства. Они идеально укладывались в мои музыкальные чаяния. Для себя я считал Юрия Михайловича одним из учителей песенного жанра! Так вот, после презентации, я дома поставил ретроспективно записи Антонова. Ловлю себя на мысли, что этот голос в сочетании с мелодией - неповторимы и уникальны. Великолепный вкус в отборе стихов, текстов. Они очень гармонично звучат внутри песен. Аранжировки музыкальны, многослойны, то есть команды, с которыми Юрий Михайлович работал и записывал свои песни ("Поющие гитары", оркестр Кролла "Современник", "Аракс", "Аэробус" и т. д.), очень профессиональны и педантичны, нет ощущения, что тебя пытаются обмануть, схалтурить. Все по-чесноку. Так, что уважение и любовь не ржавеют!

 

- Александр, банально, но куда деваться от этого вопроса, какие Ваши планы на обозримое (про необозримое я не говорю) будущее?

Планов много и они очень просты: продолжать выпускать песни, снимать ролики, планировать интересные программы, концерты. А более подробно пока заранее раскрывать карты не хочу!

 

Записал Алексей Шульгин.

 

Я был первым из нашей группы, кто оставил Советский Союз. Это был сентябрь 1971 года. Москва того времени создавала ощущение пустоты и безнадежности. Не видно было новых имен на горизонте. Часть авангардистов стали дипартистами, другие зарабатывали книжной графикой. Я принадлежал ко второй категории. Из тех, кто работал в полиграфии, вышло второе поколение авангарда. Дипартисты поставляли иностранцам русскую экзотику.

Все были довольны. Все хорошо зарабатывали на хлеб с маслом, почти у всех были добротные мастерские. Издательские заказы приносили хорошие доходы в рублях, иностранцы вносили свою лепту в валюте. Времена бедности остались далеко позади.

Из художников, имевших свой рынок еще в начале шестидесятых, был единственный, на кого фактор торговли не повлиял. Это был Владимир Яковлев. Его работы занимали особое место среди любителей нового искусства: московская интеллигенция, молодые ученые, профессора, врачи, музыканты, известные писатели и студенты – всех можно было найти среди тех, кто покупал его гуаши. Это было забавно – он имел две сберкнижки, одна лежала у него дома под контролем, а другая хранилась у меня, и никто не знал о ее существовании. Эта тайная касса давала Володе Яковлеву полную денежную свободу. Впрочем, в пьяных загулах Яковлев все равно участия никогда не принимал. У него мир начинался и кончался в искусстве. Именно поэтому волна отъездов среди художников совсем не затронула Яковлева, и только когда бремя существования в закрытой лечебнице становилось невыносимым – он говорил: «Вот приедет Миша Гробман и увезет меня отсюда». Увезти его в Израиль мне не удалось.

Послесталинский период принес также активное общение между людьми, как бы компенсируя годы страха и молчания. И в первых рядах этой неожиданной, хотя и половинчатой, убогой и лживой свободы стояли художники и поэты. Большинство из них, разумеется, не сумели оторваться от своего зомбированного социума, но участники Второго русского авангарда зачастую не только догоняли своих западных друзей, но и предлагали новые художественные пути, неизвестные в Европе. Да и в гораздо поздние времена, когда я выставлял яковлевские работы на различных международных форумах, художник неизменно вызывал восторг специалистов.

Наша группа того времени называла себя общим названием «московские левые». При полной непохожести мы тем не менее представляли некий конгломерат. Такими нас видели и власти предержащие.

Социальной же принадлежности мы были самой разной. Мы с Яковлевым из семей инженеров, Зверев и Кабаков – из простонародья, отец Эдик Штейнберга – поэт-переводчик и зэк, отец Смирнова – декан института Сурикова и так далее – полный спектр советского общества.

Покинув Москву, я был уверен, что меня сразу признают в Израиле. Трудно сказать, чего тут было больше – наивности или глупости. Но это так и произошло. Не успел я приехать, как сразу же получил персональную выставку в Тель-Авивском художественном музее – а это было место, где художники выставляются к концу своей жизни, а не в начале. Я сразу же стал читать лекции о своих московских друзьях и в дальнейшем активно выставлял и пропагандировал московский авангард. Я сразу вошел в местные художественные круги и познакомился со всеми значительными фигурами художественного Израиля.

Все эти годы оторванный от своего круга, я интенсивно работал, выставлялся и публиковался в Израиле и за рубежом, основал группу «Левиафан», познакомился со многими западными художественными фигурами, в том числе с Йозефом Бойсом, Гюнтером Юкером и другими. Жизнь была прекрасна.

Мои бывшие друзья-авангардисты сперва просили меня прислать им вызов в Израиль, но потом, получив поддержку западной публики, стали ориентироваться на модные христианские ценности. Еврейское происхождение многих из этих художников не помешало им играть в православные игры.

На новом месте я не только не поменял свои московские поиски на что-то принятое в Европе, но и продолжал развивать уже найденные идеи – в новых формах. Живопись была дополнена инсталляциями, перформансами и шествиями. Появились и новые актуальные темы. Неоднократно я спрашивал себя, а что бы делал в Москве, если бы остался? Но ответа не нашел. Впрочем, сегодня я признан в Израиле одним из ведущих художников-концептуалистов того времени. И меня вполне вполне устраивает быть гражданином двух культур одновременно.

Что касается моих московских братьев – еще не пришла пора говорить о них и об их работах вслух. Это требует отдельного анализа. Что-то мной проговорено в моей статье о Втором русском авангарде http://zerkalo-litart.com/?p=1269

Имеющий уши да услышит. Но я люблю московское искусство. Там я родился и там я умру. То же самое можно сказать о моих стихах. Я счастлив, что принадлежу к русскому еврейству – нет более прекрасного, чем эти люди. Для  меня – русские евреи, это одно из самых блистательных созданий Господа Бога.

Сейчас наступило такое время, когда мы можем выставляться в России, а совсем недавно это звучало фантастически. В декабре у меня будет большая выставка в Музее современного искусства, в зале на Ермолаевском (куратор – доктор искусствоведения Лёля Кантор-Казовская). Собственно говоря, это будут четыре одновременно экспонируемые выставки, показывающие разные периоды моей работы.

Уже десять лет мы с Ирой Врубель-Голубкиной издаем журнал «Зеркало», и это издание многими признано в России и на Западе лучшим журналом на русском языке, посвященном всему новому в русской литературе и искусстве.

Я хотел бы, чтобы молодое поколение знало мои стихи, статьи и картины, тем более, что одним из важнейших моментов моих работ является гражданская позиция, и я не могу от нее уйти даже за самые сладкие пряники политкорректности.

Тема России – моя важная тема – но я никогда не страдал чувством ностальгии. Ностальгия – это для пингвинов, которые могут размножаться только на льду. И то я, впрочем, в этом не уверен. Вообще нет времени на глупости – жизнь постепенно кончается, а еще столько не пережитых прекрасных мгновений ждет нас на этой Земле.

Я оглядываюсь вокруг – сколько спутников унесено навсегда. Но время приносит новых друзей, новую борьбу и новые переживания.

 

Михаил Гробман

21 марта 2013 г.  Тель Авив. Фото Влад Яковлев.