- Владимир, позвольте начать нашу беседу с такого вопроса. При слове «реставратор» у многих в памяти всплывают имена Грабаря или Ямщикова. Но большинство плохо себе представляет, чем приходится заниматься реставраторам? И вот мне хочется спросить Вас: почему Вы избрали для себя такой путь, решили стать реставратором?

- Алексей, во времена моей учебы в художественных заведениях, среднем и высшем, несмотря на то, что я активно занимался живописью, далеко выходя за рамки учебной программы, мне казалось, что я хочу просто иметь творческую профессию, связанную с изобразительным искусством. Реставрация привлекала своей некоторой таинственностью, возможностью держать в руках настоящие произведения искусства, быть ближе к любимым мною музеям, заниматься творческой работой.

 Но получилось так, что «чистая» живопись стала моим главным делом жизни, а реставрация оказалась основной, не менее интересной, но не творческой в общепринятом понимании профессией, связанной с рисованием и живописью, а, скорее, научной областью, где в основном творчество выражалось в создании новых методов научной музейной реставрации, в написании статей, выступлениях на конференциях. В самом же собственно консервационно-реставрационном процессе все оказалось настолько регламентировано, что было бы ошибкой назвать это чистым творчеством. Потому что главная задача реставратора - как можно меньше внедриться в произведение автора прошлых веков, касаясь его поверхности кистью или восполняя утраченные фрагменты. Здесь реставратор должен забыть о своих творческих амбициях и следовать в рамках авторского решения за принципами научной реставрации, где главное не сделать «красиво, как новое», а сохранить «автора», патину времени, аутентичность, то есть, подлинность памятника истории и искусства.

Но в большинстве своем реставраторы, (особенно те, кто по зову души получил художественное образование), люди творческого склада, способ мышления и внутренняя организация которых скорее эмоционально выраженная, художническая. Такие люди по своей природе не могут быть результативны в работе при жестко регламентированных условиях, как то, четкий рабочий график, твердые сроки исполнения и т.п. Это не значит, что мы не способны вообще существовать в обстановке строгой дисциплины, но нам такой режим трудно дается.  В этом проявляется наше неистребимое творческое начало.

Большая ошибка тех, кто пытается фабричный производственный процесс взять за основу для области музейной реставрации. Это все равно, что заставить художников-живописцев ходить на работу с 9 утра до 18.00 писать картины, и заранее требовать при этом четкие сроки окончания написания картин. Они напишут, но выстраданных творческих откровений, внутреннего нерва - того, что отличает высокохудожественные произведения, в них не будет. И мудры те руководители, которые учитывают особенности творческих людей и не требуют армейской дисциплины. В относительно свободной обстановке без административного прессинга талант реставратора расцветает, душа поет, работа клеится.

- Порою с реставраторами связаны не только славные, но и довольно темные дела. Сегодня, когда деньги перевешивают почти все, когда принципы, нравственная основа, отношение к таланту и профессии загнаны… Вы для себя, как решили: Ваша профессия – источник дохода или есть в ней творческий простор. Вообще, Владимир, в работе реставратора есть место для творчества?

- Так как я, по сути, уже ответил на Ваш вопрос о творчестве, остановлюсь на теме про «темные дела» в реставрации. Такое представление о нашей профессии и о нас сложилось, я думаю, от советских еще фильмов. В них часто выводили реставратора, как человека нечистого на руку. Ну, как же, ведь он имеет дело непосредственно с художественными ценностями, а кто же устоит перед таким искушением. Интересно, что я не помню фильма, где представитель моей профессии был представлен честным порядочным человеком.

Были, конечно, отдельные единичные нелицеприятные факты, получившие широкую огласку, наводящие простого обывателя на мысль, что у них там в музеях музейщиками все давно подменено фальшаками.  Чистейший абсурд!

Музейные реставраторы и сотрудники - одни из самых честных и надежных люде в вопросе, что плохо лежит. Конечно, они не святые, с ними бывает нелегко, но чтобы что-то стащить, подменить, нет! Известные разоблачения, это - капля в море.

В музейную область идут люди особого склада в этом смысле. Если, не дай Бог, что-то неожиданно рухнет в реставрационной мастерской, реставратор инстинктивно закроет руками не себя, а лежащую на столе картину, фрагмент золотого шитья, икону…  В работе реставратором со временем вырабатывается в организме какая-то «защитная функция экспоната». Когда у нас в ВХНРЦ им. Ак. Грабаря случился пожар, реставраторы, рискуя жизнью, пытались хоть как-то уберечь экспонаты. Кстати, благодаря пожарным, двое из которых геройски погибли, и таким реставраторам, ни одно произведение не сгорело, хотя, конечно, некоторые пострадали из-за пожара.

Вообще, музейная реставрация – это такая профессиональная ниша, которая позволяла нам чувствовать себя социально защищенными в нестабильные времена и ограждала нас в целом, как ни странно, от общественных катаклизмов. В ней находили свое тихое место люди, которые по складу своей души не всегда вписывались в этот беспокойный мир. Например, в перестройку мы в ВХНРЦ, как бюджетники, получали невероятно мало, но довольно стабильно. Поэтому, многим из нас не пришлось идти на рынок торговать в отличие от представителей других профессий, которым не платили месяцами, и они были вынуждены сменить род деятельности, чтобы прокормить себя и близких.

«…Сегодня, когда деньги перевешивают почти все, когда принципы, нравственная основа, отношение к таланту и профессии загнаны…» 

Мне близок экзистенциальный взгляд на жизнь. Наш мир по своей природе отторгает все иррациональное. Любовь, творчество, нравственность, возвышенность, красота…, это все свойственно людям, но существует, как ни странно, вопреки миру, в котором они живут и который они сами создали. В стремительно несущемся к своей гибели этом безумном мире будто бы опрокинутые за борт духовные ценности цепляются еще за него, но вот-вот сорвутся под натиском встречного ветра перемен. То, что веками было воспитано в людях религией, традицией, тем божественным, что изначально заложено в нас, как в образе и подобии, под натиском денег, цинизма, неверия и слепого прагматизма гибнет. Это ведет нас к потере истинных ориентиров, предлагает нам суррогат новых ценностей. И мы начинаем оправдывать эти изменения, считая прежнюю интегрированность в вековые нормы человеческого бытия наивностью.

В этом смысле, мне кажется, люди, спасающие произведения человеческого духа (артефакты) соответствуют своему званию. На английском языке мы называемся conservators, то есть, консерваторами. Сохраняя старину, мы каким-то образом, видимо, вносим свою лепту в сдерживание губительных для человечества в целом и для каждой личности в отдельности ментальных необратимых изменений.

- Может быть, вопрос-предшественник резковат, простите меня, но очень часто раньше общаясь с художниками, мне приходилось слышать: вот это и то я буду рисовать, это будет стоить столько, а то – столько-то. Мне казалось диким такое отношение, потому что нас учили не делить шкуру неубитого медведя. Хорошо, когда нарисована картина, еще лучше, если ее можно продать. Но как можно думать за какую цену продашь не нарисованную картину. Владимир, Вы ведь еще и художник. Как складываются Ваши отношения с современными художниками и нынешним арт-рынком?

- Так случилось, что я, занимаясь профессионально всю жизнь живописью, выставляясь, публикуясь, оказался в другой, как сейчас говорят, «тусовке» - реставрационной. Если бы я был свободным художником, то был бы больше привязан к Союзу художников, членом которого являюсь, и жил бы, возможно, художественной жизнью. Но в силу того, что я всю жизнь каждый день ходил на службу в свой Реставрационный центр, то основной круг общения у меня сложился там. Это не значит, что я не общался и не дружил с художниками. Моим старшим другом и примером для подражания в беззаветной преданности искусству вот уже лет около сорока был и остается прекрасный живописец, Заслуженный художник Юра Григорян. Его моральная поддержка, вера в меня сильно помогали мне в моем творчестве, где, по сути, я был «одиноким волком». Я не входил ни в одну группу, ни в одно сообщество художников, да и коллеги-художники меня знали в лицо, но не по имени. Так продолжалось довольно долго, пока я не стал проявлять большей активности в этой области. Так я оказался в творческой группе замечательных художников «Снежный арьергард», а позже сформировалась своя группа с двумя моими молодыми коллегами-учениками, талантливыми художниками Дмитрием Котовым и Татьяной Пименовой.

Пространно рассказав о том, как складывались мои отношения с современными художниками, я не осуждаю тех из них, которые думают о заработке прежде, чем напишут картину. Это мне было легче тем, что я имел хоть и совсем небольшой (музейный реставратор – бюджетник и этим все сказано), но стабильный заработок. А свободному художнику всегда нелегко и, возможно, постоянная забота о средствах к существованию рождает в них практическую жилку. В этом смысле, сложнее тем, кто органически не способен заниматься коммерческой живописью. Эти художники пишут, как душа требует, и по-другому не могут. Но и они, подозреваю, закончив картину, мечтают о выгодной продаже.

Да, конечно, человечество сдвинулось на деньгах. Особенно грустно наблюдать нашу отечественную действительность, когда люди решили, что не красота спасет мир, а экономика, забывая, что во всем нужна соразмерность. Но, думаю, что это общая тенденция, с которой невозможно справиться и гармоничность общественных отношений зависит от каких-то глобальных тектонических изменений и Божественной воли. Хотя, мы сами не должны забывать о добром и вечном.

Я тоже, конечно, желал бы быть более востребованным в коммерческом плане. Ведь покупка твоих картин – это признание, это одна из сторон обратной связи со зрителем, так необходимой художнику, как аплодисменты артисту. Продажа картины создает иллюзию собственной значимости. Это помогает не скиснуть от невостребованности не слишком модным и актуальным, но талантливым художникам. Благодаря ежемесячной зарплате, я имею счастливую возможность писать то, что я хочу, брать непопулярные, но трогающие меня за живое, темы, не торговать талантом. Но в этой ситуации есть другая проблема. Если ты настоящий художник, ты должен жить творчеством, засыпать и просыпаться с мыслью о своей работе и творить, невзирая ни на какие невзгоды, забывать о насущном, пока пишешь, а не быть «счастливцем праздным» выходного дня.

 Это мое романтическое представление о художнике. Образ современного художника мне представляется гораздо более прагматичным.

- Вы считаете себя частью современного искусства России?

- Конечно, а почему нет? Может быть не таким современным, как художники актуального, концептуального искусства, где идея, высказывание, жест имеет основное значение. Я вполне традиционный художник по средствам выражения, использую все еще холст, краски, кисти, ставлю задачи организации пространства на холсте, мне важны соотношения цветов и плоскостей. Складывается впечатление, что живопись на холсте становится анахронизмом, что в этом формате творческого самовыражения давно все исчерпано и все самое важное уже создано. Не хотелось бы верить в закат живописи, но позиции мы сдаем перед активно наступающим «новым» искусством, поддерживаемым влиятельнейшими людьми художественного бомонда.  

- Владимир, мне довольно близки Ваши серии портретов, которые сделаны Вами на впечатлениях от старинных фотографий, дагерротипов…  Когда Вы пришли к этому? Расскажите, пожалуйста, об этом своем подвижничестве?

- Ну, подвижничество – слишком громко сказано.

Меня всегда привлекала старая дореволюционная фотография, дагерротип. Сначала эстетически, потом еще и как историческое свидетельство. Я вглядывался в лица людей, разных по происхождению, возрасту, полу и остро ощущал безвозвратность этого времени. Нет, не только для себя и не столько, а для них, чьи судьбы (пройдет немного времени), окажутся под Красным колесом нашей истории. Пока они здесь и сейчас мечтают, создают планы, любят, рожают и не знают еще, что их ждет. А багровый закат уходящей России, которую мы потеряли, оставляет свой кровавый отсвет на одеждах, лицах, на будущем многих из них. В картинах красный цвет, как в иконописи, цвет мученичества, но, одновременно, цвет жизни, Воскресения.

Сознательно отказавшись от внешнего сходства с черно-белой старинной фотографией, я постарался передать ощущение той эпохи и предощущение грядущей через цвет, как средство сильнейшего воздействия.

- Как Вам кажется: художник сегодня – это один, или обязательно нужно «влезать» в объединения, группы, союзы? То, что толпой легче куда-то пробиться – ясно, но, как говорят, на тот свет принимают только поодиночке. А ведь творчество в какой-то степени и есть тот свет.

- Алексей, получается, что я ответил на этот вопрос выше

- Какие трудности Вы сегодня испытываете? Я тут касаюсь вопроса неосознанного порой и необъяснимого, что позволяет через дорогу очищения, самодисциплины, волевого труда добиваться неожиданных результатов. Вообще, стоит ли художнику ограничивать себя в общении, водке, впечатлениях? Что полезнее для земного человека?

- Моя главная трудность сегодня и вчера состоит в том, чтобы найти себя, как ни странно звучит это из уст зрелого человека. Профессиональная раздвоенность в конце концов раскалывает душу надвое… У меня есть метафизическая серия под названием «Реставрация», которую я написал в начале двухтысячных. Если коротко, то это было покаяние в красках, через живописные образы, обращение к евангельским сюжетам в период моего неофитства. Тогда я еще надеялся, что самому себя можно изменить. Я не сумел ни стать лучше, ни определиться в профессиях. Единственно, что мне ясно, что творчество – это бесконечный путь самосовершенствования и самопознания.

- Владимир, какие цели Вы себе ставите? Что Вам дорого сейчас?

- Не хочу декларировать свое сокровенное. Мои взгляды, убеждения, мировоззрение вполне откровенно выражены в моих картинах.

В молодости я хотел переделать мир, исправить его. Теперь я стараюсь найти свое место в том мире, который есть. И надеюсь, создаю свой мир в живописи, в котором есть место Богу.

- Если представилась возможность монолога, о чем Вы посчитали бы необходимым сказать?

- ……..

BONUS

Как коротко сказать о реставрации памятников старины? Я бы сказал, что это такая область человеческой деятельности, которая предполагает сохранение для потомков исторических артефактов во всей полноте: и как  документов истории, и как произведений художественного гения, и как носителей ценнейшей информации о старинных технологиях.

К сожалению, многие до сих пор считают,  что реставрация - это ремонт, починка, преобразование старой вещи в новую. Однако это в корне неверно.

Задача реставрации в том, чтобы при восстановлении относительной конструктивной прочности памятника, сохранении всех его художественно-технологических особенностей, сохранить еще и патину времени - тончайший слой на поверхности  предмета, несущий в себе признаки безвозвратно ушедших столетий, его старинный вид, что является ценнейшей составляющей материальной культуры прошлых веков.

Высший смысл музейной консервации и  реставрации в том, чтобы предотвратить разрушение и не потерять исторической, эстетической и духовной связи эпох и поколений.

Для справки:

Симонов Владимир Гербович
год р. 1958

Заслуженный работник культуры.

Член Московского союза художников, секции живописи

Зав. отделом ВХНРЦ им. академика И.Э. Грабаря

Художник-реставратор высшей категории

Беседовал Алексей Шульгин, иллюстрация представлена Владимиром Симоновым.