Если спросить, какой у тебя любимый шизофреник?  Я отвечу: пожалуй, Натта Конышева. К ней и ярлык «шизофреник» не очень клеится, но что у нее определенный сдвиг по фазе – бесспорно.

Чего стоит ее жилище-мастерская. Грандиозное, зловещее здание, с подпорками потолка, с коврами, закрывающими провалы в подвале, искрящаяся проводка, крысы, завалы картин больших и маленьких. И эта, вечно в кепке, что-то бормочущая, хихикающая, как кикимора.

Первый мой к ней визит.

- А ты красивый мужик. А от меня мужики разбегаются.

Что-то мы там еще говорим, я рассказываю, что хотел бы переехать жить в деревню.

- Ты что дурак, тебе нельзя.

Про свою дачу.

- А у нас домик на болоте, ничего не растет, все яблони сгнили..

Про свои начатые работы.

- Ничего у меня не выходит.

И все  дальше в том же духе.

Помню вторую встречу на выставке Зверева в «Новом Манеже» - «На пороге нового музея». Натта Ивановна проносится по залам.

- Ну как Вам?

- Понавешали х...ни…

И потом с хихиканьем разговаривает с Немухиным.  И рисует на бумажках все, что видит.

История 2012 года (как ко мне в гости приехала Конышева).

Я не знаю, как я могу в таких обоях жить, но как-то живу.  Была она напряжена, но говорила охотно обо всем. О книгах на столе:  «Зачем тебе это барахло? (альбомы Краснопевцев, Немухин, Кабаков...). Не люблю его – мертвый художник (о Краснопевцеве), (что-то ершистое про Немухина) -  хотя он ко мне хорошо относится.

А вот альбомы Юрия Васнецова листала с восторгом и уханьем.

Ей почему-то можно простить то, что остальным никогда. Может быть потому, что она сразу говорит, что думает? Одна правда, поток правды, не боясь обидеть, не соблюдая приличия.

- А ты вообще что-нибудь можешь? 

Это когда я признаюсь, что не могу без сигарет.

Предчувствия у Конышевой плохие. Боится, что выгонят из мастерской, а то и похуже.

Три часа беседы, усталость, горькое послевкусие.

- Ну давай, что ли я тебя нарисую. Только вот обои...  С чем бы связать? 

В итоге пепельница в виде спящей девушки как-то помогает Конышевой.

А обои? Дались ей эти обои! Но, впрочем, ей виднее.
 

Алексей Шульгин