Короче день. Уже улетели на юг птицы: не видно оптимисток трясогузок, у метро не встретишь говорливых скворцов. Только синицы прилетают к окнам, звенят, ищут свой хлеб насущный. По утрам, когда только рассветает, слышно сварливое карканье ворон, да еще стрекочет, неизвестно откуда залетевшая во двор, сорока. Галдят галки. Но больше всего я люблю услышать гортанный клекот невидимого ворона, летящего над моим домом. С ворониного грая начинается для меня сказка. Птиц я любила с детства: нарядных соек, красногрудых снегирей, щеглов и зябликов, зорянок, клестов, соловьев, чижей, воробьев, цапель, уток, - всех-всех, кого удавалось увидеть. Названия пернатой братии я узнавала из детских книжек. Художники старались на славу, рисовали так похоже, что не спутать было нарисованную птицу с живой.

Прошли годы. И вдруг я задумалась: кто эти люди? Как зовут художников? И в один день вопрос  так занял меня, что я принялась изучать. И вот появились имена: А.Н.Комаров, В. Федотов, В. Фролов, Г.Никольский, А.Келейников, В. Трофимов… На полках появлялось все больше книг, а я все больше думала: как бы увидеть живого художника-анималиста? Все сложилось, как и положено в сказке, само собой (правда, несколько лет подготовки в расчет можно не брать).

Я уверена, что дело не обошлось без лешего: состоялось первое знакомство с художником-анималистом, это был великолепный Николай Александрович Устинов, детский иллюстратор.

Пишу, а в ушах у меня звучит: «Мивый, мивый, Алексей Владимирович» (так он обращается к моему мужу)… Давно я не слышала голоса Николая Александровича. Пишет его друг, писатель Юрий Коваль: «Волк, тигр, медведь, рысь, росомаха, леопард,  лось – можно без конца продолжать список зверей, которых рисовал в своей жизни художник Николай Устинов. Рисовал с такой точностью и знанием, какие даются только многолетним опытом и очень редким мастерам. Николай Устинов проиллюстрировал свыше пятидесяти (к 1974 году) книг Тургенева, Есенина, Пришвина, Соколова-Микитова, Бианки и др. Устинов – блестящий анималист, но это только одна из граней его таланта. Изображение зверя для него не самоцель.  Цель его – показать лося и медведя, волка или благородного оленя, как часть прекрасного целого, окружающего нас. Редкое умение изобразить зверя в пейзаже составляет главную силу работ Николая Устинова. Конечно, одним мастерством в искусстве ничего не достигнешь. Надо еще и любить. Вот почему лучшие работы Устинова связаны с нашими лесами, с русской природой. Это неподдельная, искренняя и гордая любовь чувствуется в каждой  его работе, и в каждой работе чувствуется желание поделиться с нами. А ведь это главное в искусстве, будь то музыка, живопись, литература – желание художника поделиться с людьми».

Охотничьи иллюстрации Николая Александровича Устинова замечательны. Он проиллюстрировал всю охотничью классику (Пришвин, Бунин, Арсеньев, Тургенев, Соколов-Микитов, Снегирев, Коваль). Участник анималистических выставок, он нашел признание в этом трудном жанре (рисование животных) у коллег. Большое впечатление произвели на меня рисунки к повести «Волчица из Весьегонска», сделанную в тяжелые для творческих людей 1990-е годы. Выходят новые книги, оформленные Устиновым, особенно приятно мне было держать в руках две книги Пришвина «Жень-шень» и «Серая сова». Он родился 10 июля 1937 года в Рязани. «Я не москвич, я лимитчик во втором поколении. Мои родители были московские студенты, потом аспиранты – архитектор-папа из Горького и химик-мама из Рязани. Они познакомились в общежитии на Соколе, потом снимали углы, где первым условием было: чтобы без детей»!

Много связано у меня личных воспоминаний с именем Николая Александровича, вспоминаю я встречи в их (с Юлией Петровной) квартире в самом центре Москвы, неподалеку от Тверской улицы. Хочется мне, чтобы этот дивный мастер еще много лет жил и рисовал. Он остался один из великой когорты детских художников, ворвавшихся в искусство в конце 1950—х годов, с кем сегодня можно ассоциировать «оттепель».

Олег Павлович Отрошко. Мэтр. Ему  исполнилось 83. Долгие годы живет и работает в Ярославле и в своем имении – деревне Раи. Автор множества гравюр и литографий высочайшего качества и мастерства. В гостевой книги Отрошко есть запись, оставленная Дмитрием Владимировичем Горловым: «Олег Отрошко обладает большими данными и техникой. Искренне, честно, без фокусов, с открытым сердцем и любовью работать непросто». С ним интересно, но тяжело разговаривать. Сказываются годы прожитой жизни, где с лихвой хватало огня, воды и чугунных поворотов. Но у кого в России жизнь складывается благополучно? И вот звонок по телефону, «на проводе» Ярославль, классический стариковский голос: «Золото мое»… Признаюсь, «золотом» он называет редко, обижается (хотя после нескольких лет знакомства уже меньше), что редко звоню, думает – забываю. А можно его забыть? Он - художник-анималист, всю жизнь рисовавший зверей, птиц и насекомых. Поэт, Расул Гамзатов в книге отзывов на выставке художника оставил отзыв в одно слово: «Гениально»! Кавказский темперамент? Конечно, но не только это, что-то тронуло знаменитого дагестанского поэта. Как трогало актера Николая Бурляева, братьев Блюмов, Константина Трифоновича Твардовского… Мне с мужем он как-то сообщил мимоходом: «Если будет здоровье, всегда можно найти четыре-пять выходов из любой ситуации». Этому девизу мы часто следуем. Чего можно пожелать и читателю. Сейчас мы общаемся реже, но сердце мое привязано к этому колоритному, родному для меня деду.

Валерий Васильевич Симонов. Художник, скульптор, никогда не боявшийся материала. Мог работать с чем и как угодно, добиваясь феноменальных результатов. Но больше работал с издательствами, иллюстрируя книги и делая книги-раскраски. Образ живого Дон-Кихота для меня – это Валерий Васильевич. У него мастерская в том самом доме, где застрелился поэт Маяковский. Призрака Маяковского видеть у Симонова не доводилось, но тени прошлого за столом оживают. И какие люди! Ватагин, Горлов, Комаров, Трофимов, Никольский (все это классики русского анимализма, титаны). Мастерскую Ватагина тогда еще мальчик  Валера Симонов посещал каждый выходной: «Я приходил в мастерскую к Василию Алексеевичу Ватагину каждое воскресенье, в остальные дни он работал. И в один такой день, когда я был у него, распахнулась дверь, и буквально влетел высокий, красивый мужчина, который с порога закричал высоким, немного бабьим голосом:

- Вася, какую я тебе новость принес!

Спокойный от природы Ватагин невозмутимо, тихим голосом ответил:

- Митя, так, что за новость?

- Появился новый замечательный художник анималист!  Фамилия его Симонов.  Видел работы. Ты его не знаешь?

- Симонов, Митя, сейчас сидит вот здесь на диване. – сказал Ватагин».

Тем  мужчиной, вбежавшим в ватагинскую мастерскую, оказался Дмитрий Владимирович Горлов, впоследствии на многие годы ставший товарищем Симонова. Сын  военного времени, хвативший лиха, юный натуралист, ученик вождя советских природолюбов, знаменитого ППС-а, Петра Петровича Смолина, Валерий Васильевич Симонов сидит напротив меня и говорит: «Ну, за наше великолепие». Повторять мне не надо. А потом: разговоры, разговоры, час сменяется часом, время течет, утекает...

Вадим Алексеевич Горбатов. Живой классик. Земляк  моего мужа по Чертанову – южной окраине Москвы. Мы часто ездили к нему в мастерскую, расположенную на чердачном этаже многоэтажного дома в Северном Чертанове. «Рисовал зверей с детства. Вот, как я помню себя – рисовал. А время было военное, рисовать особо было нечем. Мы с братом дрались за огрызок карандаша, мать отбирала,  потом давала по очереди. Был химический карандаш, потому что писали на ладони номер, когда стояли в  очереди за мукой.  Цветных карандашей не было вообще. Я помню, рисовал, чтобы цветное сделать - травы берешь кусочек, смял, потер, зеленое будет. Одуванчиком потер, будет желтый цвет. Рисунки мои, года три-четыре мне было, сохранились. Рисовал я зверей, несмотря, что была война». Или из письма автору этого очерка: Недавно вернулся из Питера. Был в Эрмитаже. Там проходит выставка  рельефов из дворца Ашшурбанипала в Ниневии. Ассирия 5 -7 век до новой эры. Охоты на львов. Замечательная анималистика. Побродил по Русскому музею. И ездил на охоту. Три русских пегих. По зайцу и лисе. Целый день в лесу, по оврагам и болотам. Два молодых азартных кобеля увязались за лосем. Ушли за 11 км. Смогли забрать их только к ночи». Вот еще из третьего письма: «В деревне у нас летом  рай. К дому приходила косуля. Из окна видели лису. Куропатки с цыплятами кормятся около дома. За грибами не ходил, а земляника и малина дикая рядом».

Горбатов – последний классик жанра. Его затейливые и тончайшие линии создают внезапно точнейшее изображение зверя или птицы в пейзаже. Он строг к себе и – окружающим. Как сам он заметил в последнем телефонном разговоре: кроме А.Н. Комаров и Г.Е  Никольского его среди русских анималистов никто не интересует (с профессиональной стороны). В России Горбатова знают, пожалуй, меньше, чем за рубежом, откуда приходят заказы от книжных издательств. 

К Сергею Викторовичу Цигалю мы собрались внезапно. Хотелось написать небольшой очерк об этом художнике. Он родился в Москве, в семье художников Виктора Ефимовича и Мирэль Яковлевны. Среда, в которой с младенчества оказался Сережа Цигаль – самая художественная, художественнее трудно представить. Кроме родителей художников, вскользь можно упомянуть о бабушке, она у Сережи была писательницей, звали ее Мариэтта Сергеевна Шагинян. Отвечая на мои вопросы об учебе и выборе профессии, Цигаль писал мне: «Учился в 58-й школе. А летом в Коктебеле ловил рыбу со скал в Лягушачьей бухте, поэтому решил, что стану ихтиологом. Учительница биологии отвела меня в МГУ на биофак на кафедру ихтиологии, и после 9-го класса летом я полетел в экспедицию на Южный Сахалин. Поступал на биофак, но не получилось, а через год - на вечерний Географический факультет, кафедру биогеографии. Во время учёбы работал в ГЕЛАНе - это гельминтологическая Лаборатория при Академии Наук. Там же писал диплом по паразитам лососёвых рыб. Потом работал во ВНИРО - Всесоюзный институт морского рыбного хозяйства и океанографии. Участвовал в полугодовой экспедиции по Индийскому океану. Когда вернулся, приобщился с друзьями к ювелирному литью, а тут новая экспедиция в Атлантику. Решил, что с меня хватит и уволился. Лень стало ходить каждый день на работу - вот главная мотивация. Вскоре вступил в Молодёжное объединение при МОСХе в прикладную секцию с анималистической ювелиркой. Отец отвёл в зоопарк в кружок рисования, куда приходили Трофимов, Белашов, Хинштейн и другие анималисты. А потом отправил учиться в Строгановку, сказав, что художник должен быть с образованием. Отучившись на факультете Интерьер и оборудование на кафедре Конструирования мебели, попал в творческую группу на Сенеж, где научили офорту. С папой и мамой ездил на этюды, рисовал обнаженную модель. И только на старости лет вступил в Союз, а теперь даже угодил в Академию. Вот, как-то так вкратце».

Помню старинный дом возле Курского вокзала, дореволюционный, с высокими потолками и странной (по сегодняшним понятиям) планировкой, стены, увешанные картинами, камин, скульптуры. На столе лежат этюды Сергея Викторовича, Коктебельская серия. Все в доме еще хранит память о хозяйке, выдающейся актрисе Любовь Полищук. С Цигалем легко, его аристократизм, делает общение приятным. О встрече остался у нас рисунок борзой с трогательной подписью.

Александр Александрович Белашов хороший художник – совершенно очевидно, но я уверена, что он еще и человек замечательный. С момента нашего знакомства у меня не было повода в этом усомниться. «Многие, плохо меня знавшие, считали, что я этакий «баловень судьбы», а на самом деле все не так. Когда я поступил в институт, обо мне часто говорили: «Ну, он из такой семьи, ему все легко дается».  Нет. Во-первых, я  учился хорошо, в отличие от многих «детей».- подчеркивает Белашов - младший. Он помогал отцу, работающему над композицией «древо жизни»: отрисовывал картоны в мастерской, делал реконструкции животных, немного помогал лепить и доделывал рельефы после монтажа на стены. А матери помогал класть мозаики на разных объектах и у разных художников. «Я с детства узнал два полюса художественного мира: счастье настоящего искусства, благожелательность, высокие идеалы и интересную жизнь − и материальные тяготы, тяжелый и скучный физический труд исполнителей у бездарных комбинатовских  деятелей. Так сложилось мое понимание социальной жизни союза  художников» - говорил Саша Белашов. Самое время прояснить: он из семьи художников. Его отец – известный скульптор, художник-анималист Александр Михайлович Белашов, а бабка - Екатерина Федоровна Белашова – известный скульптор, один из руководителей Союза художников СССР.

Саша Белашов приехал к нам в гости в Зябликово. Он – здоровый мужик, чем-то напоминающий сказочного богатыря. Сидит, пьет чай, с шутками, беседует. И в закрома памяти мы кладем истории: про Екатерину Федоровну, про непростой труд скульптора, такой зависимый от заказов, про православную церковь. Три часа проходят, как три минуты. Прощаемся. «Я не думал, что в обычной квартире вдруг можно оказаться  в другом мире», – говорит комплимент Саша. Вспоминаю его мастерскую. Вот уж где другой, фантастический мир!

Она родилась в подмосковных Химках и как сама мне написала: «Детские впечатления остались на всю жизнь - привольная жизнь детей маленького подмосковного города Химки, построенного в лесу; прогулки и игры в полях, где теперь идет элитная застройка «Куркино»; речка Химка, давшая имя городу, еще не под землей в бетонной трубе; канал им. Москвы со старинным лесопарком по берегам. Биология и зоология были для меня не самыми любимыми предметами в школе. В нашей семье редко жили домашние любимцы, и у меня никогда не было привычки ловить насекомых, лягушек или мышей, так как я их всех боялась. Но мои родители (отец Маковеев Петр Дмитриевич – главный конструктор, мама Маковеева Нина Фёдоровна - научный сотрудник) хорошо знали и любили лес, и я благодарна им за наши поездки на природу». Любимая техника  Ирины Петровны  Маковеевой - сухая игла и меццо-тинто.

Живет и работает Маковеева все там же, где и начался ее жизненный путь – в Химках.

Мне не дает покоя образ маленькой девочки и бескрайних просторов, на которые так богато было наше ближнее Подмосковье, сожранное сегодня застройками. Маленькая девочка и природа. Образ – вечный и трогательный.
И сама  Ирина Петровна, проходя по Химкам, по знакомым улицам, нет-нет да и вспомнит: «Улица Калинина, как и весь город, утопала в зелени. По ней мы ходили в новую – восьмую – школу. Очень любили это тихое уютное место. Сейчас деревьев осталось мало, но один дуб сохранился по сей день. Ему я радуюсь, как давнему другу».

Так и наша жизнь, она всегда продолжается, идет, до самого последнего мгновения. И мы «идем», меняемся. Но всегда с нами природа – то чудо, дарованное каждому с рождения. Художники-анималисты, вот и Ирина Петровна Маковеева, приближают к нас пониманию этого чуда.
 

Мне кажется, что сложнее всего мне писать о современниках: всегда рискуешь впасть то в одну, то в противоположную крайность. Но у меня есть один принцип: хвалить, писать только о том, что мне нравится, потрясло. Ведь ругать, исправлять, находить недочеты, копаться в человеческих слабостях, осуждать смогут другие.
Приходится себя ограничивать в рассказах. И повествование выходит рваным, как, впрочем, все воспоминания: память вспыхивает вдруг, ты видишь картинки, разрозненные, случайные, но важные для тебя. Я могу вдруг вспомнить поездку в Соколову Пустынь в дом Дмитрия Владимировича Горлова, художника, ратовавшего за жанр, переживающий сегодня угасание.  Но на смену упадку приходит расцвет. Это неоспоримый закон. Нужно только надеяться и ждать. Тогда можно дождаться.

Все заканчивается. Сейчас на пороге зимы пустынно в городе: только голуби суетятся возле канализационных люков, куда граждане ссыпают хлеб, вороны, сидя на ветках, задумчивы, воробьи чирикают в кустах, вечерами слышно галок (летят спасть в парк) и редко, словно нотные знаки, на проводах чернеют силуэтики оставшихся зимовать  скворцов. Старый год спешит кончиться. Что принесет наступающий год?  Надежда на новые встречи, поездки, лесные походы, на мир и счастье. Простые человеческие желания.

Екатерина Софронова.