- Александрас, ты занимаешь должность атташе по культуре в посольстве Литвы в России, но также ты и композитор –  как тебе удается  все совмещать?

- На данном жизненном этапе все свое внимание уделяю презентации Литовской культуры в Российской Федерации. Композиторское образование очень помогает мне творчески подходить к решению возникающих разного рода вопросов.

- А за творчеством каких композиторов ты следишь?  Чьи работы заставляют задуматься, что-то поменять в своём творчестве?
- Любой из композиторов влияет на творчество товарищей по искусству. Но всё-таки, скажу честно, немногие из современных композиторов заставляют своим творчеством приковать к себе внимание, следить за ними. Но верна и обратная зависимость: людей, которые могут задуматься над творчеством какого-либо творца и за ним следить, к сожалению, тоже мало.

- В чём ответственность творческого человека перед обществом?

- Любая профессия в той или иной мере накладывает обязанности на человека. Это прежде всего ответственность за свои решения, за свои действия. Ответственность, во-первых, перед самим собой, во-вторых, перед своими родными, близкими друзьями, коллегами, гражданами своей и других стран всего мира. Помню слова моего профессора по композиции Римантаса Янеляускаса «Если можешь не сочинять – не сочиняй...», они стали для меня и раздражителем, и трезвой оценкой своих возможностей. Не поверите, но 15 лет после окончания Литовской музыкальной академии я практически не сочинял. А свою дипломную работу для симфонического оркестра, хора и солистов «Gloria» я не мог слушать, настолько она мне казалось несовершенной, ученической.

В академии нам прививали философию: прежде чем садиться за композиторский стол, творец должен быть чист, то есть подготовиться к созданию произведения не только духовно, но и физически. Студентом я это воспринял чересчур буквально – стал даже  вегетарианцем, считая, что это и есть очищение, но творчеству это не помогло. Хотя для здоровья было благотворно, так как я стал есть меньше мяса. Но пришло понимание, что звуки, которые композитор порождает, должны быть настолько мощными и глубокими по смыслу, чтобы слушатель под их влиянием преображался, становился другим. Известны истории, как исполнитель того или иного произведения вдруг заболевал, как потом выяснялось, той же болезнью, которой болел композитор, сочиняя это исполняемое произведение. 

Я как-то побаиваюсь слов «дирижёр», «композитор». Когда меня называют композитором или дирижёром, то я сразу ощущаю огромную тяжесть на своих плечах – это ведь громадная ответственность. Но в то же время я очень пристрастен к творчеству других. По роду деятельности мне немало приходится слушать произведений, под руководством того или иного дирижера, знакомиться с произведениями композиторов, и очень редко себя ловил на мысли: да, вот это и есть настоящее, это и есть правда, это написано сердцем, это возвышает меня.... В большинстве случаев, как ни печально, я думаю: а какое право этот человек имеет вставать с дирижёрской палочкой за пульт? Ведь ему нечего сказать, он духовно пустой. И он знает, что ему нечего сказать, потому пытаются поразить публику чем-то диковинным, эпатировать слушателей, нарваться на скандал. И некоторым такими дешёвыми приёмчиками удаётся стать известными, а то и знаменитыми. 

- А с чего ты начался как сочинитель? Да вообще хочется узнать, где ты учился, с кем из мастеров встретился, кто оказал на тебя влияние?

- Композитором я стал, можно сказать, поневоле, почти случайно. Всерьёз занялся музыкой поздно, в 15 лет поступил в музыкальное училище имени Таллат-Кялпши.  Тяжко было и психологически, и морально, и физически. А до этого играл в деревенском клубе в рок-ансамбле, бацал на бас-гитаре и пел, воображая, что стану знаменитым рок-певцом. В музыкальной теории я был полный профан, сольфеджио не владел, на фортепиано не играл. Единственное, если так можно выразиться, моё достоинство – голос, как говорили преподаватели, у меня сильный баритон. К счастью, силою судьбы я оказался в училище, да на отделении хорового дирижирования.

И тут начались мои творческие мучения и дерзания. Пока ребята однокурсники «творчески» проводили вечера в пивнушках, я занимался... Первые успехи пришли на третьем году обучения. Стал лауреатом первой премии молодых дирижеров Литвы. Ещё через год – лауреат первой премии среди музыкальных училищ Балтийских стран.

Но несмотря на эти победы, награды, удовлетворения не было. С сольфеджио и фортепиано по-прежнему оставались серьёзные проблемы. А жизнь, в которой я появился 8 августа, а это две восьмёрки, то есть 88 – столько клавиш у фортепиано, с непреодолимой силой усадила меня как раз за эти клавиши рояля! Это уже случилось в Литовской музыкальной академии, в которую я поступил в 1990 году на факультет хорового дирижирования. Много занимался – упорства, настойчивости мне не занимать. По 10-12 часов занятий на фортепиано. Ежедневно! Мне очень многое дала прекрасный педагог и замечательный человек Йоланта Удрайте, она стала для меня второй матерью, старшим другом.

Не забыть первое выступление перед публикой. Это было в Большом зале Вильнюсской академии. Я исполнял балладу Шопена Nr. 1, соль минор. Слышал отзывы педагогов: как Йоланте повезло с Александрасом, он такой играющий мальчик, одно удовольствие с ним заниматься… Приятно было такое слышать.

Занимался и дирижированием. И тут начались сложности – чисто познавательные. Я не мог получить ответов на вопросы об интерпретации того или иного произведения, о самой музыке. И чтобы разобраться, я решился на отчаянный шаг – поступил на первый курс факультета композиции. Вот тут-то я понял, каким серьёзным делом я занимаюсь. Вот с этого начались мои поиски правды, искренности, я начал понимать, что такое ответственность, во мне стало вырабатываться чувство композиционных стилей. Заниматься композицией я начал у профессора Витаутаса Лаурушаса, одного из ближайших литовских друзей Родиона Щедрина и Майи Плисецкой. Брал мастер-классы по композиции у Луиса Андриесена, Ганны Куленты, Зыгмунта Краузе. А дирижирование постигал по классу маэстро Джан-Луиджи Джельметти. Магистратуру окончил по классу профессора Римантаса Янеляускаса. Год работал над мессой «Gloria». И, как я уже говорил, 15 лет творческой тишины.

И вдруг, по предложению режиссера Татьяны Стрельбицкой, я согласился написать музыку к спектаклю Пьера Паоло Пазолини -  Affabulazione. Это был очень интересный период в моей жизни. Сочинял практически ночами и в свободное от дипломатичекой работы время. Ребята очень тепло приняли мое творчество, что добавило мне уверенности в создании атмосферы спектакля, а сам творческий ренессанс перенесся в мою повседневную жизнь.

Теперь композиторское мышление меня преследует повсюду, и абсолютно не важно, чем я занимаюсь и кем являюсь.

А самая большая школа и особенно острое влияние на свой склад мышления я получил на занятиях по анализу композиторских техник практически всех композиторов всех нам известных эпох, от античности до современной музыки XX века у профессора Р. Янеляускаса. Эти знания меня раскрепостили в стилистическом и структурном понимании композиции, но одновременно, как это ни покажется парадоксальным, зажали мою внутреннюю свободу как творца. Зажали потому, что реально я не был готов принять вызов стать композитором. Я сравнивал себя с великими композиторами, и возникало ощущение бездарности: кто я по сравнению с ними? И сама мысль о творчестве мне казалась кощунственной. Ведь столько написано, зачем пристраиваться к великим со своими робкими сочинениями? Да и не забывал я наказ профессора Янеляусказа: «Если можешь не писать – не пиши!»

- Жизнь и творчество, Александрас, это неразрывные части целого или все-таки жизнь – одно, а творчество – что-то вроде работы?

- В жизни по-всякому бывает. Если брать меня, то я не могу разделить жизнь и творчество, они – части целого. Жизнь и есть творчество, а Творчество — это жизнь! Любой человек – носитель культуры. Вечен вопрос: что такое культура? Для меня  культура — это мы люди, а театры, концерты, спектакли, представления, выступления  это только инструменты, развивающие наш внутренний мир. Внутренняя культура дороже, более глубокая, чем внешняя.

Если говорить о работе… Как это ни покажется странным, но не могу определить, что такое работа. Я никогда не работал. Всё, что я делаю, всё, чем занимаюсь, я очень люблю. Мне это невероятно нравится, я этим живу. Это и есть моя жизнь. Я рад всему, что со мной происходит и чем я занимаюсь. Это очень интересно. Жизнь — самое прекрасное творение, какое только мог нам подарить наш создатель - Бог!

- Скажи, ты пишешь для себя или для людей? Есть ли у тебя своя публика, почитатели? Кому ты показываешь свои произведения? Удалось ли что-то записать на диск?

- Сложный вопрос: для кого пишу? Самый простой ответ: для людей. Но всё намного сложнее: для людей, но через себя. Я пытаюсь выразить себя, свои чувства, своё мировоззрение, своё понимание мира, своё отношение к миру. А если предельно честно: пишу для себя.

Что касается публики… Смею надеяться, есть у меня ценители, есть те, кто ждёт от меня чего-то нового. Но их немного, чего уж тут говорить.

Да и не так уж много я сочинил. Написал музыку к фильму «Живая вода», несколько перформенсов, музыку для немого кино 1925 года, но это так, не считается… Если быть честным перед собой, то я всё это время думал о творчестве, хотя все эти годы больше занимался дирижированием.

Два диска уже, если так можно выразиться, на плаву, а еще три можно пустить в плавание, но как-то лень, и смысла выпускать их как бы нету. Не знаю…

В остальном в жизни, как жизни. Маэстро Римас Туминас познакомил меня с безумно талантливой Таней Стрельбицкой, она режиссёр, художник. Таня ставила пьесу всемирно известного итальянского режиссера, драматурга Паоло Пазолини — Affubulazione. Тут-то всё и закрутилось-завертелось! Вдруг Танюша заинтересовалась моим давним сочинением – «Gloria». Я как 15 назад её написал, так с того момента ни разу не слушал. Как это ни смешно покажется, но слушая «Gloria», я подумал: а что, есть в студенческой работе захватывающие места, такое не стыдно и другим показать. Ну и сукин же ты сын, думаю, Александрас! Так и получилось мне стать театральным композитором, ибо Таня взяла эту музыку в свой спектакль. Так что «Gloria» была востребована и конечно же, вникнув всей сутью и душою в творческое пророчество Пазолини, пришлось взять в руки перо. И писал. Даже были мысли, опять же под напором ребят, о диске с музыкой. Ну, всякое может случиться. Может и станется...

-Александрас, чтобы тебе хотелось еще сделать? Как мечты, планы будоражат твоё воображение? Да и не разучился ли ты мечтать? И не убил ли современный рациональный мир романтику?

- Знаешь, я своему сыну, который, кстати, прекрасный виолончелист, а по основной профессии – биохимик, докторант Оксфордского университета, постоянно говорю: человек не должен боятся мечтать! С мечтой ложиться спать, с мечтой вставать, тогда он можем достигнуть всего. Если сильно мечтаешь, то мечты сбываются. Это могу по собственному жизненному опыту могу подтвердить! Когда-то Ростропович сказал о занятии музыкой: ещё никому от этого хуже не стало... От того, что человек мечтает даже о несбыточном, хуже ему точно не станет, а только лучше!

О романтике думаю постоянно. Хоть крупица романтического начала должна быть в каждом человеке. В каждом!!!

А творческие планы?... Хочу написать произведение в этно-world-music стиле. Дальше, надо закончить свою «Gloria». Всем нутром чувствую, как она будет звучать. Ну и конечно, есть планы очень творчески продолжать свою личную жизнь. 

Вопросы: Алексей Шульгин.