- Начнем?

- Да, признаться, что я так давно ждал, что кто-то наконец решит сделать со мной интервью, что уже перегорел. Но попробую.

 

- Тебе, правда, было так нужно, чтобы с тобой сделали интервью?

- Смотря, что под этим понимать. Мне абсолютно не нужно псевдо-интервью, то чем сейчас почти все заняты: говорят, говорят, говорят о себе, непонятно зачем столько говорить о себе. Мне хотелось поговорить, мне есть , что сказать, накопилось. Я очень активно жил и много общался, чтобы узнать, запомнить. Понимаешь, у меня хранятся стенограммы моих разговоров с Ольгой Лепешинской, Виктором Боковым, были какие-то уморительные телефонные разговоры с Беллой Ахмадулиной. Мне кажется, прости, что у меня присутствует свой угол зрения, я по-своему все вижу, поэтому хотелось поговорить….

 

- А сейчас?

- Давай уже переходить к вопросам по существу…

 

- Попробую. Сейчас Алексей Шульгин это…

-… Человек, который продолжает жить, заниматься творчеством, зарабатывать деньги (это плохо у него получается). И…

 

- Ладно, каким творчеством ты занимаешься?

- Хочется ответить: я поэт – пишу стихи. Но я постоянно мучаюсь этим вопросом: кто-нибудь понимает сегодня, что поэзия это работа? Только по-настоящему каторжная, измождающая и убивающая в конце концов. Трагические концы поэтов не новость. Все гиганты мира поэзии кончали трагически. На своей шкуре я испытал все «прелести» жизни поэта. Отверженность, тоска, безденежье….. Я не отношу себя к гениям, хотя хорошим поэтом себя считаю. Не знаю, как кончу жизнь сам, но тяжесть поэтического гнета на мне каждый день. А итог? Несколько счастливых мгновений в году, когда сам вдруг радуешься строчке. Иногда в стихотворении более глубоко можно выразить какую-то важную мысль или чувство, гораздо более  точно, чем в прозе.

 

- Ты помнишь наизусть свои стихи?

- Нет, почти ничего не помню. И когда очень мучился этим…

 

- Прошло?

- Да, со временем, особенно, когда прочитал, что Блок, готовясь к выступлениям, готовился, перечитывал свои стихи. Если Блок шуршал бумагой, что говорить обо мне.

 

- Ты доволен написанным?

- Как правило, нет, никогда не доволен. В процессе написания, в момент подготовки книги – живу этими стихами, буквами, иллюстрациями, погружен в самого себя. Но когда книга готова, мне это уже не нравится, не нравлюсь сам себе, все переделал бы, а большинство стихов вообще выкинул. Но опять же с возрастом я начал понимать, что если все рвать и переделывать… Ну, во-первых, неинтересно, не будет этого временного, хронологического колорита, вкуса, а во-вторых, можно сойти с ума. Поэтому написал стихи, собрал сборник и забыл.

 

- У тебя много книг?

- Нет, всего две. Одна издана, вторая сделана, но повисла. Когда я только начинал писать, оформлял отдельно каждую книгу, придумывал названия, перепечатывал на машинке стихи. Серьезно  и профессионально работал. Это сейчас я перешел в категорию любителей. Вот до двадцати лет у меня было семь книг, две поэмы, ящик дневниковых записей и прочая, прочая. А сейчас две книги. Вообще, когда у меня появилась пишущая машинка, я окончательно понял, что я писатель. Это теперь мне сложно жить, понимая, что я по существу своему поэт. А тогда все было просто. Но, слава Богу, что меня вовремя поразили сомнения, а то я бы писал книга за книгой и сегодня у меня было бы сорок томов стихов, как у очень многих плодотворных литераторов. Я их побаиваюсь…

 

- А если шутки отбросить, как складываются твои отношения с современными писателями?

- Никак. Простите меня читатели, но я убежден, сегодня в России почти нет достойных писателей из тех, кто печатается.  Мне хотелось бы сказать жесткое, конкретной НЕТ, но я не все читаю, живой человек, каюсь. А андеграунд, те, кто не напечатан, что о них говорить? Этот феномен еще будут изучать всякие филологи потом: почему в России при свободе слова печаталось всякое фуфло…

 

- Мне бы…

-А как сказать? Фуфло. Мое мнение, а оно, поверьте выстрадано, выверено и подкреплено фактами: в России и печатаются по блату. О детективах, порнографических романах, фантастике и попаданцах я не говорю. У меня друг, известный художник, по возрасту дед, по блату попал к издателям, картину пришлось нарисовать и подарить, чтобы попасть к нужным людям. Не напечатали его, некоммерческая книга, пишите, ему  говорят, роман. Бред! Коммерческая эта книга, я знаю. Но так складываются дела. Издательства поражены коррупцией, недальновидностью и бизнес-планами. Вообще, настоящее искусство само по себе в начале некоммерческое, нужно, чтобы прошло немного времени. Потом на нем заработают. И я мог бы еще потрясать воздух долго. Но зачем оканчивать скулежом, окончим на победном аккорде: я продолжаю писать стихи, буду их писать до смерти на зло  времени, обстоятельствам и недоброжелателям. Точка. Правда, пока я запретил себе писать…

 

- Это почему?

- Чтобы истосковаться по-настоящему по стихам. Страсть должна быть. Живая кровь. Перелистывая бумаги, наткнулся на свои стихотворения начала 2000-х годов. Был удивлен и обрадовался. Заменить одно, два слова и книга! Смотрел на себя со стороны. Удивительное чувство. О чем еще поговорим?

 

- Ты говорил о творчествах. Значит, все не ограничивается только поэзией. Чем ты еще занимаешься, о чем хотел бы рассказать.

- О прозе говорить не буду. Ею нужно заниматься, а времени нет. Одни наброски. Может две, три законченные вещи. Прозу – пропустим. Я пишу о художника.  Давно, уже лет пятнадцать, а может больше. Эгоист, поэт, человек в себя я посвятил много времени другим людям – художникам. Это особая порода – я их люблю. А тех, кто прикидывается художником – ненавижу.

 

- Мог бы ты поконкретнее сказать, что ты пишешь, о ком ты говоришь…

- Разговор может затянуться. Попробую как-то сжато сформулировать мое видение вопроса. Даже проблемы. Вообще, сперва никакого конфликта нет. Мы с детства смотрим книги с картинками, у каждого формируется вкус. Все равны. Это потом кто-то становится «ровнее». Я тоже читал детские книжки и смотрел картинки Чарушина, Рачева, Билибина, Мавриной, Юрия Васнецова, старика Виктора Васнецова, Устинова, Курдова, Никольского, Конашевича…. Я могу бесконечно называть фамилии – люблю этих волшебников, помню. Хотя маленький не знал, кто из них кто. Не задумывался. Это так естественно, что в книжке – картинки. После института уже, начав работу в школе, я встретился с дачным приятелем (он паталого-анатом), который почему-то вбил в себе в голову, что я журналист. И этот приятель обязательно хотел мне помочь написать статью. И так в подсознании паталогично закрепилось, что мне что-то нужно писать, что-то журналистское. И было много трагикомических эпизодов, как я пытался быть журналистом. Ездил к дальнему родственнику в «Огонек», видел там Никонова и Дмитрия Быкова. У меня тогда возникло после встречи с ними отвращение к журналистике вообще. Сидят вот эти, на стене все в порнографических картинках, говорят: напиши о наркотиках в школе. А мне противно, я Блока читаю, символизм… Не помню, выпивали мы. Скорее всего  нет, я тогда был скромный. Почти не пил. Мой родственник из «Огонька» вскоре умер на почве изношенности от спиртного. Ничего про наркотики в школьных туалетах я писать не стал. Мне тогда повезло, что тогда же я попал в дом ученика Остроумовой-Лебедевой Николая Васильевича Синицына. Синицын был младшим другом моего прадеда, я к нему попал просто: взял письма покойного прадеда, написал письмо, списал адрес и отправил конверт Синицыну. По злой иронии судьбы мы жили на одной улице в соседних домах. Вот бы пораньше написать… Я пришел в дом Николая Васильевича, он был стар, совсем одрях, умер спустя полгода после знакомства. Но встреча с ним меня озарила, он открыл мне иной мир, мир Искусства. И я начал читать о художниках, что-то искать, копаться. Прошу заметить, что я родился и вырос в Чертанове в обычной семье, родители инженеры. Спустя годы я узнал, что мой прадед купец, репрессирован, расстрелян в Бутово, был большим человеком в Рязанской губернии. А в детстве: сад, школа, картинки из шпона на стене, Чеканка, скромна библиотека в четыре полки.

 

- Ты как-то издалека начал.

- Наверное, после Синицына я завел знакомства с Виктором Боковым, но поэты меня никогда не привлекали. С ними скучно, поэт – одиночка, а все эти стадионные приятели и групповщики, «возьмемся за руки друзья» - категорически не мое. В ЦДРИ познакомился с Ольгой Лепешинской и был потрясен ее осанкой, манерой разговаривать и держаться, запомнил картину Пикассо на стене ее кабинета. Но и в этой среде мне было неловко. Потом, начав писать книгу о Синицыне, мне потребовались воспоминания, Я начал встречаться с его учениками и знакомыми, даже незнакомыми: Николай Калита, Юлий Берковский,  Таисия Скородумова, Валентина Жигалова (вдова Юрия Жигалова), Лев Дурасов – мой «золотой фонд», люди заложившие во мне что-то, давшие с ними освоить азы. Потом уже знакомства разрастались: Домогацкий, Жилинский, Церетели, Чегодаева, Иларион Голицын, семья Сергея Николаевича Соколова… Бесконечно можно наращивать список. Это замечательные люди. Мы встречались, они много рассказывали, я записывал, потом начал публиковать о них скромные статьи, совсем неприметные вещи, но, чем-то трогательные. Я тогда работал в «Лукойле», у алекперовской компании были журналы, водном из них можно было  публиковаться. Спасибо редактору Игорю Марьину, замечательный человек, у которого я тоже учился.

А потом мои глаза стали открываться. Понимаешь, я никогда не обращал внимание на одежду, квартиру, весь этот в принципе никому не нужный пафосный антиквариат, снобизм. Я стал бывать в таких домах! От меня стали чего-то ждать. А я оставался наивным молодым парнем, который влюбился в искусство и которого влекла тайна творчества. Я таким остаюсь и сейчас. Были моменты, когда какая-то парша накрывала.

 

- Можно поподробнее…
- Тебе так хочется ворошить это говно? Знаешь, личное очень часто переплетается сделами, которые ты делаешь. Туманно? Я сам не до конца могу объяснить, Что хочу сказать. У меня так бывает.  Что-то рушилось во мне, попал в богему, узнал, что такое современное искусство. И года два начисто просрал, разбираясь, что есть что?

 

- Как-то грубо у тебя выходит…

- По-другому о современном искусстве я сказать не могу. В России слабое искусство, потому что все оно скуплено и в руках дилетантов, у которых одна задача: делать бабки. Знаешь, как это надоело? Галереи, в которых подмена искусства: антиискусство. Или показывают псевдо-героев, еще тебе три часа объясняют, почему это хорошо. Ты три час потерял, но тебя не переубедили, потому что – плохо.

 

- А кто виноват?

- Все. Политкорректность, прежде всего, я встречаюсь с умными и вроде бы симпатичными людьми, они со мной наедине говорят правильные вещи, кого нужно ругают. А потом я вижу фотографии этих людей с теми, кого они поливали. Ну это же кошмар! Ну как так можно? Разве это не предательство. Я ненавижу лицемеров. У меня из-за этого количество недоброжелателей растет постоянно, хотя я все пытаюсь в сторону отойти.

 

- Ты уверен, что прямо так у тебя много врагов?

- У меня есть такое чувство. Я, правда, особенно ничего не делаю, чтобы враги появлялись, но сам факт жизни независимого человека порождает противодействие. Я на своей шкуре это знаю, заявляю официально. Продолжу, виноваты все эти вдовы и наследники художников, которые после смерти из человека делают какой-то манекен, увешанный бирками. Ведь нужно  продавать, дороже. Эти люди монополизируют художника, но ничем хорошим это не заканчивается. Либо разбазаривается, распыляется наследие куда-то, либо продается какому-то барыге или галерее (что неплохо, в конце концов), либо начинают драконить, отстаивая свои авторские права на… Я мало встречал порядочных наследников, действительно готовых служить памяти ушедшего. Наоборот, чаще встречаешь. Ну смотри, у меня была знакомая, вдова художника, с которой мы мило встречались, говорили, курили, во многом наши мнения совпадали, иногда эта знакомая срывалась на исповеди, говоря о некоторых общих знакомых, поносила их (за дело, правда). Но потом стала к этим «пропоношенным» людям ходить, стала появляться на всех мероприятиях этих «поносников», в камеру говорит похвалы. Чувствую, отношения наши холоднее и холоднее. Я вообще стараюсь избегать исповедей, потом тебя человек может возненавидеть. Ну разошлись мы и разошлись с этой знакомой, но зачем она стала «поносить» меня везде? Я так и не понял. Догадываюсь. Сделаю вид, что меня это не тронуло.

Когда ты что-то делаешь – враги появляются. Большинство околокультурных людей предпочитают сами ничего не делать, а советовать, вносить поправки, критиковать, называя вещи своими именами – паразитировать. Вообще среда «арт-особей» - это пиздаболы, говорят, ради того, чтобы говорить. Болезнь. Интернет множит больных эгоистов, которым важно, чтобы у них росло количество лайков и «друзей». Все эти виртуальные арт-сообщества. Мама! Куда все это движется? По цензурным соображениям, не озвучу.

Современных «художников» я терпеть не могу, там творчества нет, там любви нет, все остыло, есть амбиции и претензии к людям, миру. Нет Бога и вдохновения. У меня есть свой рейтинг, условно говоря, художников, кого я люблю, за кем стараюсь следить: Клара Голицына, Копачев, Тэнно Соостер, Валентин Воробьев, Вера Ельницкая, Александр Курушин, Павел Дурасов, Андрей и Сан Саныч Волковы, Николай Устинов, Олег Отрошко, Вадим Горбатов – это из живых. Еще немногих могу перечислить. Простите, что всех не перечислил. А остальные у меня вызывают оторопь и вопросы: самый главный вопрос – почему вы ЭТО делаете?

 

- Ты мог бы о Воробьеве сказать, я знаю…

- Давай я немного позже о Воробьеве скажу. Мы важного момента коснулись. Ведь художник, в чем-то он глашатай  Бога, он человеку должен надежду дарить, но и глаза открывать на проклятые вопросы. Как сложно одно с другим совмещать. А часто: сидит какая-то лять в студии, что-то рисует, вино пьет, ждет, чтобы ею восторгались. Содержит шалман моральных уродов и сама давно уже конченый урод. Это страшно. Я не для того говорю, чтобы ругаться. Я через эти шалманы прошел, наблюдал таких «богемщиков», пил с ними водку и, грех есть, один раз за деньги написал хвалебную статью для каталога. Прости мне, Господи.

 

- Не юродствуй…

- Если бы я юродствовал. Считаю, что едва не погиб, общаясь с такого рода господами и дамами. Слава Богу какой-то здравый смысл возобладал…..

 

- И сейчас…

- Сейчас я с подобными дамами и господами не общаюсь, аргументировано поливаю их из своего угла и всем советую: руки богеме не подавать.

 

- Но богема, ты же не в широком смысле слова говоришь?

- Думаю, из контекста понятно, о какой  богеме я говорю. О Воробьеве. Господи, если бы кто-то знал, сколько я из-за него получил оплеух! Но я люблю этого художника и противоречивого человека. Два года жизни я честно посвятил ему, можно сказать без сна и отдыха работал. В январе 2017 года все-таки сделал выставку. Спасибо всем, кто помог: Виталий Копачев, Андрей Волков, Михаил Алшибая. Но подчеркну, это моя работа, от начала и до конца. А сколько было странного с этой выставкой: взлом сайта галереи, ругань  ряда лиц, предательство и малодушие, некоторые просто слились до этого обещав поддержать. Все в лучших традициях. Возникнет вопрос: за что ты любишь Воробьева? Отвечу: он живой, пульсирующий художник, очень чувствующий время, неожиданный и смелый колорист, а как – человек, он не бронзовая статую, как почти все его коллеги по неофициальному искусству, парадоксальный, злой. Его книги наплодили ему в России очередь врагов, он действительно у нас враг народа. А если почитать письма Штейнберга, Талочкина, Ситникова и многих, многих других становится ясно, что он имел право о некоторых деликатных вещах говорить правду. Многие начинают скулить: как он смел, покусился на святое? Ладно, что святое, что несвятое время покажет. Я вообще мнению современников не склонен доверять, так же как биографии художников читаю с большой острожностью, ибо склонны художники лакировать, профессия сказывается.
С Воробьевым тяжело, он может обидеть несправедливо, нахамить, но за этим скрывается тонкая душа, ранимая и издерганная. Летом этого года его картину продали за 95000 рублей. В разгар кризиса неплохая сумма. И в этом моя заслуга, потихоньку прорубается дорога художнику. Все личные споры меня не интересуют, пусть старики грызутся между собой, я в очереди за места под солнцем не стою. Мне хотелось бы сделать еще одну выставку Воробьева, подводящую некий итог: понимаю, как оформить работы, знаю как положить письма, документы, фотографии, проиллюстрированные этим брянским мужиком книги. Но опять сложности. С одной договорился. Проходит время. Раз! Исчезла. И галерея хорошая и вроде женщина нормальная. Хрен с ней. Почти готов каталог с моей небольшой монографией о художнике. Возвращаемся к началу: вопрос – где издать?

 

- Такое ощущение складывается: кругом враги….

- Все не так мрачно. В последнее время я все больше и больше люблю книги. Моя профессия связана с книгами. Но так как люблю книгу сейчас, я не любил ее прежде. Помнишь, как Пушкин прощался перед смертью с книгами? Как я благодарен, что можно иногда фигурально выражаясь отбыть в мир иной. Какие гиганты рождались! Бунин, Блок, Толстой, Куприн, Соколов-Микитов…. Мама! Как хорошо, что нам осталось такое наследие. Это примиряет со многими несправедливостями. А  как я благодарен тем, кто мне дарит книги. Ведь купить их сейчас все невозможно, дорого. Я поименно помню всех, кто мне дарил книги и альбомы. Перед этими людьми у меня чувство вины, я стараюсь для них что-то делать.

Какое счастье читать! Какое счастье видеть ряды переплетов, листать книгу, рассматривать иллюстрации. Понимаю, что это какая-то форма эротики – библиофил. Но я библиофил.
Книги. А еще природа.
А дорога! Вышел и пошел. Мы часто с рюкзаком, раз-два, раз-два, на вокзал и фюить – уехали, растворились. Когда я оказываюсь в лесу, надо мной небо, горит костер, мне кажется все таким обмельченным, суетливым. Это мир Божий, разве с ним сравнится рукотворное?
Какие после этого буду еще вопросы?

 

- А что ты можешь сказать о тех интервью, что ты делал на сайте?

- Я чувствую себя блохой. Приходится прыгать от вопроса к вопросу, между ними, откровенно говоря, пропасть. Интервью… С ними для меня все довольно понятно. Все идет со времени, когда я пытался работать журналистом. Стал записывать разговоры, общался с людьми, которыми любовался, о которых читал в газетах, которых видел по телевизору. Это коллекция, понимаешь, я это делал не потому что мне платили за это, а делал то, что любил. Все интервью сделаны с людьми, которыми я любуюсь, кого  уважаю, кого-то люблю, с кем-то дружу. Смешная ситуация: многие думают, что интервью, сайт Екатерины Софроновой – за этим кто-то стоит, нам платят. Один бывший приятель, лысый и бородатый пожилой юноша-фрик, все пытался как-то на нас заработать, но поняв, что денег у нас нет – отвалил.  Нам иногда пишут, просят деньги благотворительные организации, пишут явно не по адресу. Я недавно сам писал во все фонды от Прохорова до Никиты Михалкова, от Усманова до «Екатерины». Неутешительно, ответ с отказом я получил только от «Екатерины», другим фондам… Отвлекся. Так вот за интервью мне не платят, НЕ ПЛАТЯТ, подчеркиваю жирным шрифтом. И появлялись интервью, когда мне  что-то вдруг становилось нестерпимо интересно. Как фиксаторы пакмяти интервью с Гребенщиковым «Белорусскими песнярами», группой «Иван купала», музыкантами Сергеем Вороновым, Александром Титовым, Александром Ляпиным, Павлом Молчановым, Людмилой Берлинской, с художниками Иваном Чуйковым, Кларой Голицыной, Зурабом Церетели, Никасом Софроновым, Михаилом Брядовым, Анатолием Брусиловским…. Я смакую каждое имя. Часть жизни, от этого не отопрешься.

 

- Ты планируешь продолжать?

- В настоящий момент, мне так кажется, так чувствую, продолжать я не буду. Все что можно было сделать – сделал. С кем хотел – пообщался. Думаю, что если кто-то из друзей напишет, мол, давай сделаем интервью, - то сделаем. А так, только за деньги, только за крупные и мелкие деньги. Или с кем-то из гигантов. Но что-то повывелись гиганты.

 

- Как-то звучит…
- Не очень? Ну что поделать. К сожалению, я не могу себе позволить больше тратить так много времени на посторонних людей. Пора заниматься своими делами. Видишь, это мое первое интервью Я разговорился, потому что вдруг понимаешь, что есть что сказать. Ведь, насколько больше я мог  рассказать.

 

- Все интервью хорошие.
- Они все хорошие, но неравноценные.

 

- Несколько слов в заключение.

- Думаю, можно было некоторые вещи сказать иначе, немного мягче, но я не хочу. Часто я заканчивал свои статьи фразой : «давайте оставаться людьми». Если мы будем врать, даже политкорректно молчать, всё, мы – нелюди, мы хуже любой никчемной дряни. К сожалению, все чаще я сталкиваюсь с толерантными, поликорректными людьми, это касается и моих неплохих знакомых.  Конец этого года проходит у меня в чистке, как у Пастернака написано «перед праздником уборка». Я чищу мой круг, чищу себя. Многое слишком поздно стало понятно. Я рад, что жизнь продолжается, и есть возможность что-то сделать. Счастлив, что есть люди, которые меня любят, а я могу ответить взаимностью.  От души желаю всем добрым людям, чтобы у них все складывалось хорошо. Нормально? Вот такие маленькие мечты довольно обычного человека.

 

- Шутка?

- Кокетство.

 

- Продолжение будет?

- Чего?

 

- Творчества?

- Надеюсь, что будет.

 

Фото - Екатерина Софронова.