С известным художником, мультипликатором, дизайнером Danas Berznitsky беседует Алексей Шульгин.

- Данас, мне давно хотелось с Вами побеседовать, но потребовалось время, чтобы собраться и собрать вопросы. Хронологию будем нарушать. Мы познакомились благодаря поэту Константину Кузьминскому. Кем был в Вашей жизни этот человек? Прошу Вас повспоминать?

- Ох, Костя, Костя, кем он только не был.  Другом, учителем, вдохновителем, работодателем, нехилым кусочком истории и моей жизни… С Кузьминским меня познакомил, ныне покойный, Дима из Ню Йорка, который ездил к нему в основном ловить угрей в реке Дэлавер и чинить Костины компьютеры. Угрей я ловил с энтузиазмом, но когда увидел, как их убивают (их кидали в мешок с солью, иначе было не снять с крючка, и они бились в страшных конвульсиях), мне это дело совсем опротивело, и я вообще с тех пор больше не рыбачил ни разу. Зато я обрел Кузьминского. Дом ККК был, как говорится — In the middle of nowhere, среди диких холмов, лесов, медведей и оленей, на берегу реки Дэлавер, где, как нам сказали, на другом берегу бродили духи индейцев. Дом был переполнен чудесами — от африканских масок до пулемета Максим, от всевозможных поэтов и диссидентов до русских борзых, от неофициозных картин до бессметных клинков и ружей. Костина харизма и феноменальный мозг завораживали и охватывали целиком. Несмотря на глушь, у него почти всегда кто-то тусовался. Я показал Косте свои рисунки, и он тут же дал мне задание проиллюстрировать его поэму. В том же году я сделал курсовую работу — книгу «Литовский Дивертисмент или три поэмы антисемитизма», напечатал и переплел вручную 5 копий (одна была презентована вдове Бродского — Марии, на фестивале русской поэзии). Позже я еще сделал книгу «Юлдыз». Не могу сказать, что я как-то особо проникся Костиной поэзией, но я почувствовал мощь его персоны, его бесконечный дар оживлять и приводить в бурление все его окружение. Его феноменальная память делала из него неповторимого рассказчика и кладезь информации. Многие трепетали перед Костей, или стремились попасть к нему, чтобы похвалиться потом знакомствами с богемой… но я просто по человечески полюбил его, и он меня, и хоть он мне в дедушки годился, мы общались полностью на равных. У нас очень быстро наладилась дружба, нам было легко и просто общаться, и мы были сразу на ты. Позже Костя признался, что я единственный человек, с которым ему так и не удалось поругаться. К концу своей жизни он переругался практически со всеми друзьями.

- Еще одной фигурой, способствовавшей нашему знакомству, был Василий Яковлевич Ситников. Я, признаться, из-за Ситникова думал, что Вы верстальщик, делаете книги. Оказалось все гораздо сложнее, а талантов у Вас намного больше. Но, вернемся к Ситникову: что Вы можете рассказать о Вашей работе над двумя томами «Васи»? И… найдете ли Вы мужества и материала для третьей книги?  Аналогов Вашему «Васи», даже намека, на его родине нет.

- Думаю, вы не очень ошиблись — просто помимо других занятий, я занимаюсь (раньше занимался больше) и версткой тоже. Ведь мое образование — книжный график.

О Ситникове можно говорить бесконечно, как, собственно, и о Кузьминском. Хорошо, что мы с Костей сделали эту монографию — я думаю, нам удалось сделать книгу, через которую Вася смог сам рассказать о себе. Но давай по порядку: в 2008-ом году я собирался в очередную поездку в США, и незадолго до этого Костя жаловался, что некому ему помочь с фильмом, который он хочет сделать об Антоне Розенберге — художнике, религиозном еврее, с трагической судьбой, покончившим собой в сорок с чем-то лет. Костя хранил о нем много материала, но все это надо было собрать, разобрать, оцифровать, доснять нехватающее и т. д. Я был свободной птицей и пообещал Косте помочь. Приехав в деревню Лордвилль (Божедомовку, как называл ее Костя, или Кузьминовку, как называли ее все остальные), мы начали неспешно работать над фильмом. Но у Кузьминского было столько всего в голове и в доме, что фильм оказался только малой частью. Бесчисленные архивы, картины, книги, самиздаты, недоделанные проекты, видео и аудиопленки, требующие переработки, оцифровки и издания. Все оказывалось взаимосвязано, между всеми протягивались нити, все они опутывали Костю и весь немалый с ним знакомый мир. И тут грянула буря — вдруг на аукционах возрос интерес к Ситникову, в Москве планировалась первая в России индивидуальная выставка Ситникова (самая первая, еще при жизни Васи, была устроена как раз Костей в Ню Йорке) и к Косте обратились какие-то московские олигархи за покупкой Васиных работ. К тому времени мы уже начали работать над ЖИТИЕМ Василь Яклича Ситникова, но когда появились «Васины» деньги, работа пошла серьезно. Часть денег, вырученных всего за несколько Васиных работ, Костя потратил на ремонт дома, пострадавшего от наводнения, часть на свои пристрастия коллекционера, и остальное на книгу о Васе. Потрясающий факт был тот, что у нас уже имелась целая монография, написанная самим Ситниковым. Когда-то Костя собрал все возможные фотографии Васиных работ, его квартиры, учеников, друзей, газетных статей и т. д., наклеил их на серые листы и попросил Васю подписать каждый — год, размер, технику, название. Ситников, не будь он Ситниковым, не смог ограничиться простой бухгалтерией, и его понесло: у каждой картины он стал писать целые истории, связанные с ними. Это было потрясающе — коробка с сотнями листов эдакой иллюстрированной автобиографии, вся в Васином стиле и духе, которую можно было читать взахлёб, открыв на любом месте. Нам оставалось только собрать все это в книгу, и мы вцепились в работу. Полгода я, Костя и Эмма ежедневно и еженощно занимались Ситниковым. Мы вместе хохотали от его текстов, вникали в суть его персоны, обрастали материалом (зная, что мы работаем над «ЖИТИЕМ», люди слали нам много нового материала. Очень много писем и статей прислал В. Воробьев), изучали технику, распознавали подделки «под Васю», узнавали об его отношениях с другими людьми, коллекционерами, его учениками, братом. Это была скорее не работа, а кайф — кайф от общения с Васей. Я даже смог поучиться у Васи техники, и у нас с Костей была шуточная идея подделывать Васины работы для коллекционеров — дело в том, что многие подделки продавались не смотря ни на то, что они были явными, и мы подумали, что я смогу их делать хотя бы намного лучше. Но, слава богу, это так и осталось шуточной идеей. И вот спустя полгода мы завершили работу над 1-м томом «ЖИТИЯ Василь Яклича Ситникова» - массивная книга 440 страниц в цвете, эксклюзивное издание — печатаемое только на заказ. Это была Костина идея — все делать самиздатом, не зависеть ни от каких редакторов, корректоров и издателей. Думаю, во многом это определило ту свободу, с которой мы работали, правда, подняло цену на саму печать.  Но на этом Вася не закончился. Такое было ощущение, что он только начинался - материала оставалось еще очень много. На видео пленках так же были многие записи связанные с Васей, правда живого Васи была только одна единственная съемка буквально на несколько минут, но мы решили собрать их воедино и создать так называемый «3-ий том». Каждый приобретавший первый, получал вдобавок видео. А вот 2-ым томом должна была стать книга со всеми накопившимися текстовыми материалами, не вошедшими в 1-ый том. Это были бесконечные письма, статьи, записки, переписки по е-мэйлу и т. д. Набиралось еще одно, черно-белое издание на 800 страниц, которое так же шло вдобавок к остальным двум томам. Мы начали работу, но, к сожалению, в какой то момент мои личные обстоятельства изменились, мне пришлось уехать. Костя тогда тоже был на нервах по разным другим причинам, и стал опять пить. Дальше работать не удавалось, и я смог доделать и выпустить, наконец, 2-ой том Васи только спустя 10 лет, уже после Костиной смерти. Вася Ситников остался глубоко у меня в душе. Я часто говорю о нем так, будто бы был с ним знаком лично.

Боюсь, что этих 11 лет с Васей мне хватит, и я не осилю дальнейшую работу на данном этапе моей жизни — я знаю, что существуют еще, наверное, сотни неопубликованных писем, и еще сотни писем, опубликованных нами в оригинальном виде, но не набранных типографски. Я был бы рад, если бы кто-нибудь другой, (возможно ты Лёша?), смог бы продолжить наш труд.

И, кстати, должен отметить, что фильм об Антоне Розенберге я, к сожалению, так и не сделал. Возможно когда-нибудь...

-Теперь, Данас, я рад приступить к задаванию более характерных и органичных вопросов: могу я Вас попросить рассказать о Вашей семье, той атмосфере, которая наполняла Ваши детские годы, о детстве: откуда Вы, где учились, жили? Рано ли в Вас проснулась тяга к искусству? Как Вы ее почувствовали? Когда серьезно отнеслись к этому «голосу»?

- Я родился в семье архитекторов, а в мои 5 лет папа переучился на режиссера-мультипликатора в Москве. Мы всегда общались с богемой, нас окружали многие творческие люди, и мои родители знали весь творческий Вильнюс, а папа — всю Москву. Меня отдали в школу с усиленным искусством, а в Израиле я закончил гимназию искусств. Я думаю, что у меня это случилось натурально, я даже не задумывался над этим особо — просто плыл по течению и рос в соответствующей атмосфере. Не могу сказать, что я прямо горел потребностью творения — часто делал это лениво и долго собирался. Но когда начинал, остановиться уже бывало невозможно.

Серьезно я почувствовал эту тягу в Академии Искусств в Вильнюсе, когда уже приехал учиться — прямо на первом курсе. Я вдруг понял, что могу рисовать намного круче, чем казалось, просто нужно было какое-то более конкретное стечение обстоятельств более подходящее для моего характера. Я страшно полюбил все традиционные техники графики, гравюру, рисунок, эстамп. Опять же признаюсь, что академия подействовала на меня как инкубатор — создала тепличные условия для работы с моим талантом. В последующей жизни я куда тяжелее на подъем - выбрав работу по профессии (аниматор), где я так или иначе использую свои таланты в работе целыми днями, мне куда сложнее опять присесть и рисовать что-то «для себя».

- Естественно спросить: были у Вас учителя и кого Вы могли и хотели бы вспомнить?

- Думаю, мой первый учитель заочно оказался мой отец. Он никогда специально не учил меня ремеслу, но наблюдая за его работой, я стал отличным аниматором, и знал все о создании мультфильмов уже задолго до того, как начал работать в этой сфере. Учителя отца были все известные и великие советские режиссеры аниматоры — Ю. Норштейн, Э. Назаров, Ф. Хитрук, Е. Гамбург, С. Татарский, и, наблюдая за их сотрудничеством, я так же учился и у них.

Мой второй учитель был учитель рисования на первом курсе академии — Бенас Нарбутас — с его подачи я обнаружил в себе настоящий талант рисовальщика. Не могу сказать, что у меня выходило абсолютно все или что я стал каким-то академическим рисовальщиком (скорее наоборот) , но у меня стало получаться именно то, что мне нравилось самому. Как ни странно, того же самого не случилось с живописью — я так и не понял, как создавать цветовую композицию. Я даже удостоился чести индивидуальной выставки в коридорах академии, что не могло не радовать.

Еще один мой любимый учитель Римвидас Кепежинскас — он был моим профессором графики, классным иллюстратором. Он до сих пор мой хороший друг, и я нежно вспоминаю времена моих дипломных работ с ним.

Учителем по жизни мне так же был и Костя Кузьминский, и заочно — Вася Ситников, конечно.

- Уютно Вы чувствует себя в современном мире? Вы художник, я правильно понимаю, могу я так говорить? Что подразумевает собой эта профессия в настоящем? Наблюдая, я вижу, как люди этой профессии очень часто не могут встроиться в современность. В таком положении есть нечто противоестественное; у меня возникают мысли: или мир сходит с ума, или люди пошли по неправильной дороге. Важно, что работы для художников не хватает. В России очень много художников.

- Это сложный вопрос — я художник по умениям и талантам, но никогда на самом деле не «работал» именно художником. Я давно не делал никаких серьезных новых работ, хотя зависит от того, как на это посмотреть. Нравится мне в основном рисунок, графика и анимация, но при этом я только один раз выставлялся в галерее. Думаю, что у меня существуют всякие страхи - перед нестабильностью в жизни, перед долгами или зависимостями от других, которые заставляют меня во-первых иметь какую-то постоянную прибыль, а уже потом заниматься искусством. Поэтому я часто выбираю работу по специальности — что-то вроде ремесленничества, но тогда не остается досуга и сил на «свое» творчество. Сейчас у меня семья, ребенок, квартира — все это не способствует нахождению этой требуемой свободы и требует дохода, хотя с другой стороны как раз ставит в рамки, которые мне, знатному прокрастинатору, как раз на пользу. За последние 20 лет я фактически сделал карьеру аниматора — я работал в анимационных студиях в Израиле, Литве, Люксембурге, Ирландии, Германии и теперь Бельгии, но вот загвоздка — хоть это и творческая работа, это всегда не мои фильмы — я только болтик в огромном процессе производства кино. Именно к этому осознанию я пришел в свои 40 с чем то лет, и теперь, наконец начал процесс выпутывания из уз профессии, и начал режиссировать свой собственный короткометражный фильм, на сей раз по взрослому — с продюсером и бюджетом. Я делал короткие мультики и раньше, но не с таким серьезным и сложным подходом, как сейчас, и конечно, не имея бюджета. Раньше я, наверное, не был достаточно смелым и организованным, чтобы кидаться в омут режиссерства, не имея твердой почвы под ногами. Хотя и это не могу полностью назвать профессией свободного художника — я работаю с несколькими людьми в команде, им надо платить зарплаты, бюджеты небольшие, так что в любом случае иногда приходиться дорабатывать аниматором на других проектах. Был бы я холостяк, наверняка успевал бы и то и другое одновременно, но с другой стороны, без семьи возможно у меня не так быстро возникла бы потребность в самореализации.

- Над чем Вы трудитесь сегодня? Можете не отвечать или ответить в двух словах?

- Только что закончил 1.5 годовую работу в студии в Брюсселе над Норвежским полнометражным анимационным фильмом «Титина» - премьера назначена на октябрь 2022 года. И одновременно завершил подготовительный этап своего фильма «Бруно», на который мы смогли получить бюджет от Литовского киноцентра. 1.5 года я фактически работал над двумя большими проектами одновременно. Кстати у нас есть сайт, на котором можно посмотреть информацию о моем фильме: www.brun-film.com

- Вопрос, вытекающий из всего сказанного раньше: что бы Вы мечтали успеть сделать из самого сокровенного?

- Так как я дом уже построил, сына родил и даже дерево посадил, то остается творчество. Есть несколько короткометражных мультиков, начатых и лежащих на полках, которые я очень хочу доделать. Один из них это старый проект интерактивной книги на основе венка сонетов — в которой иллюстрации оживают и живут своей жизнью, и текст становится частью самого изображения. Второй — рисованный фильм, очень короткий, но отображающий вполне мой взгляд на мир визуального повествования. Когда удастся этого достичь (а анимация страшно трудоемкая работа и занимает много времени — боюсь, что моими темпами к пенсии как раз подоспею, ха-ха), тогда хочу вернуться к офорту и графике в целом. Моя чисто географическая мечта — вернуться когда-нибудь жить в Израиль.

- Данас, сами Вы как бы себя описали и охарактеризовали; это было бы любопытно и, скорее всего, наиболее точно выражено.

- Ой, я вот такие вопросы стараюсь обходить стороной — мне кажется, что мы часто знаем о других людях больше чем сами о себе. Это еще дядя Фрейд придумал, и я согласен. Не знаю я как себя охарактеризовать, и, боюсь, это будет самое неточное из всех возможных характеристик. Костя Кузьминский меня как то назвал вомбатом, ибо вомбат мохнатый, неспешный, мирный и у него толстый зад (я, кстати, вполне атлетического телосложения, но Костя имел ввиду в переносном смысле, конечно), а девушки в основном называли волком — опять же из-за повышенной мохнатости и громкого нагловатого гиперактивного характера (это Израильское наследие). Один термин, который меня все таки может очень точно описать это «структурная прокрастинация». Я действительно часто откладываю важные или длительные проекты, и начинаю заниматься менее срочными делами, пока и им не приходит новая замена. Порою самые интересные вещи рождаются именно в этих промежутках. Но не хватает усидчивости доводить их до конца. Я всю жизнь с этим борюсь, и иногда у меня получается, а иногда и хорошо, что не получается. 

-Что Вы думаете о современном искусстве? На Ваш взгляд такое понятие вообще верно? Как Вы относитесь ко всем «институциям», связанным с искусством (галереи, перекупщики, продавцы, «меценаты», искусствоведы)?

- Насчет «институций», если честно, я стараюсь к ним вообще никак не относиться. Хотя мне и хочется какого-то признания — важнее получить его от нескольких людей стоящих, чем от массового успеха или продаж. Работая с Ситниковым, я понял, как работает этот рынок, и меня это вообще не привлекает. Конечно, и там есть свои Нортоны Доджи или Георгии Костаки, и это хорошо. Да и меценаты бывали разные. Костя с одной стороны чурался связываться с кем либо, с другой стороны, и зависел от этих скупщиков и меценатов. Да и сам был немного меценатом Васи Ситникова, к примеру. Ведь только с Костиной подачи Вася стал рисовать в Америке. Иначе бы нам сейчас надо было бы расшифровывать не тысячи, а миллионы Васиных писем. Прости за отклонение. Но музеи я люблю, и мне интересно все от древностей до современного искусства. Но вот вопрос современного искусства очень широк — я боюсь, это не тема для одного интервью, а к отдельному разговору. Я думаю, многое в современном искусстве, как это всегда бывало, останется или сгинет со временем. Несмотря на то, что сейчас все происходит быстро, человеческое осознание не может за этим поспевать, поэтому только время покажет его истинную ценность.

- Что Вами движет в творчестве?

- Самый простой ответ — инерция, радость процесса, желание оставить какую-то память.

- Я очень надеюсь сделать с Вами совместно что-то, надеюсь на будущие встречи, новые письма, открытия. Желаю Вам и впредь оставаться деятельным, добрым, талантливым. Вижу в Вас – огромную силу. Тут Вы можете еще сказать обо всем, чего не коснулся я, а Вам хотелось бы озвучить.

- Спасибо Лёша, приятно было вот так побеседовать. Прости, что все занимает у меня столько времени.

Фото: Anya Roz.