Первые два рисунка я нарисовал в 7 лет: это была большая морковка с зеленым чубчиком и слон в анфас. Слона было рисовать очень просто: два треугольника - уши и хобот с морщинками. Эти два рисунка я подписал своим именем и прикрепил кнопками к двери маминой спальни. На этом мои художества закончились. Рос я нормальным, славным мальчиком, плохо учился в школе и много читал хороших книжек о путешествиях и животных. Дочитался до того, что лет в десять, решил написать свою книжку. Купил толстую тетрадку, на обложке печатными буквами вывел «Хижина в джунглях» и стал сочинять роман, подражая Киплингу. С 14 лет я стал писать стихи, и к окончанию школы был автором следующих строк: «…а яблоки падают ночью, о землю ударяясь глухо, так совершается воочию, паденье яблочного духа». Окончание школы и поступление в институт привело к появлению личной свободы и, главное, новому кругу общения. Новыми товарищами стали литераторы, художники, фотографы, которые заставили по-другому посмотреть на жизнь и самого себя. Сейчас в Киеве в издательстве «Алетейя» мой старинный товарищ Алексей Александров издал, наконец, свою «Книгу Книг» которую писал 27 лет. В этой книге много страниц посвящено той нашей жизни, «…поколению артистической богемы 70-80 годов, которая пребывала в подполье и не имела ни единого шанса выйти из него без благословения официальной Системы». После института была армия. Служил я под Москвой в должности медбрата, что давало мне возможность продолжать свою литературную практику. После армии я пошёл работать учителем биологии в школу, и вот тут произошло два события, о которых нужно рассказать подробно. Я «проглотил» за пару ночей «Сто лет одиночества», книгу, которая перевернула моё мировоззрение с ног на голову, и прочитал неказистую книжечку в бумажном переплёте, изданную в «Академкниге» под названием «Мифы и легенды народов Австралии» (эта книжечка  до сих пор в моей библиотеке, она проехала с нами по всем странам, где пришлось нам жить). Так, благодаря Маркесу и австралийской мифологии, я понял, что жить и представлять себе жизнь можно как угодно, совершенно свободно и как тебе нравится. Оказывается, крокодилы могут брать в жёны подводные камни, и от этого брака будут рождаться волосатые говорящие лягушки, которые подарят человеку бумеранг. Ну, и всё в таком же духе. Открытие полной внутренней творческой свободы было неожиданностью и счастьем для меня огромным. И вот, как-то на уроке ботаники в пятом классе (ничто не предвещало, во что это выльется в будущем) мои дети выполняли классное задание и срисовывали себе в альбом из книжки строение цветочного пестика. Мне было скучно, я сидел за столом и откровенно не знал, чем заняться. От безделья я взял чёрный фломастер, альбомный листок бумаги и, вспомнив австралийские истории, нарисовал первую свою «взрослую» картинку: две человеческие тени, несущие на носилках фаллический орган, чем-то напоминающий космическую ракету. Я так увлёкся рисованием, что не заметил, как прозвенел звонок, как староста класса по фамилии Муха подошла ко мне сзади, чтобы взять и отнести журнал в учительскую, как  эта 13-летняя девочка, увидев мою картинку, смутилась, покраснела, и я тоже очень смутился.… И тогда что-то щёлкнуло во мне, что-то там повернулось и превратилось в страсть, которая держит меня своими лапищами по сей день. Так я стал рисовать фломастером на бумаге. Первые рисунки были очень примитивные. Потом было много всякого. Эмиграция, смена трёх стран, замечательное время по накоплению жизненного опыта и проживания самой жизни. Рисовать систематически, каждый день, я стал только в Америке. С 1994 года, целых 16 лет я проработал младшим научным сотрудником в научно-исследовательской лаборатории при большом госпитале Лос Анжелеса (я ведь биолог по образованию). Работа была такова, что, имея большие промежутки времени между экспериментами, я мог заниматься своим делом, т.е. рисованием, а затем писанием.

Тогда же, в 94ом, в Лос Анжелесе я встретил очень интересного человека Андрея Тата. Тат был (и есть) художником и литератором. Он вёл крайне замкнутый образ жизни. Он достаточно неохотно подпускал в те годы к себе людей. Но у нас с ним как-то сразу наладились хорошие, человеческие отношения. Мы стали общаться. И вот именно благодаря Тату я нашел «гвоздик», на который, повесив свою способность рисовать, я сделал то, что сделал. Тат мне как-то сказал: «…ты имеешь свой стиль, почерк, что является очень важным даром у художника, но у тебя нет темы, что-то лезет из твоей головы «дремучее», зыблемое на общечеловеческих архетипах, но это все ненадолго, нужен «материал», годный к пересказу «твоим языком»». А я уже чувствовал к тому времени, что «не о чем рисовать». Тат мне сказал тогда: «Начни рисовать Библию, не иллюстрировать, а именно параллельно рисовать. На этом ты воспитаешь себя как художник. А, дальше видно будет». Я и начал. Открыл первую страничку Ветхого Завета и начал читать его. Первая библейская картинка не заставила себя долго ждать. Она сразу же возникла в голове «на сотворении Господом мира». Я её увидел уже в готовом, черно-белом виде, и мне осталось просто перенести это внутреннее изображение на бумагу. Всё как-то «расставилось» по своим местам во мне, правильно «сложилось», и я принялся работать. Меня многие спрашивают - как ты это всё делаешь, это так всё сложно выглядит на бумаге, у тебя такое нагромождение всего, деталей, символов. И не верят, когда я говорю им, рисовать очень просто, прозу писать - вот это тяжело, а рисовать одно удовольствие, картинки сами приходят в тебя, и ты себя ощущаешь просто проводником чей-то воли. Картинка в голове, не зависима от тебя, остаётся взять бумагу, начертить рамку (это обязательно, с этого я всегда начинаю каждую новую работу) и в этой рамке разместить все то, что уже готово в твоём воображении. К слову, несколько лет назад я путешествовал по Коста-Рике, и в одном из музеев увидел рисунки - резьбу на камнях двух тысячелетней давности. Их схожесть с моими первыми рисунками была невероятна! Я до сих пор не знаю, как это объяснить.

Я нарисовал Ветхий Завет и основные, «ключевые» сцены Нового Завета. На это ушло семь лет ежедневной работы, и это было здорово. А потом случился кризис. Я, наверное, устал и, чего греха таить, возгордился, решив, что после этих семи лет и количества работ, я могу нарисовать (т.е. рисунком рассказать) почти любую историю. В 2006 году после 16 летнего отсутствия я поехал в Киев, сделал последнюю серию «Монахов» и… картинки перестали приходить ко мне. Я тогда испугался! Я перестал картинки видеть в своей голове, и мне вдруг стало не интересно рисовать. Это было тяжелое время. С 2006-го года по 2010-тый я не нарисовал ничего. Спасло меня то, что эти четыре года я, как сумасшедший, писал «тексты» под общим названием «Черепаха», написал 900 страниц всякой галиматьи, но на этой «черепахе» я выбрался из образовавшегося творческого тупика. Я поменял вектор, изменил вид творческой деятельности, и меня это сохранило. С десятого и вот по пятнадцатый год мои картинки вернулись ко мне в другом качестве, но и «писание текста» преобразовало меня. Я стал другим. Мне сейчас интересней с самим собой, чем это было до «Черепахи». Сейчас я больше занимаюсь литературой, чем рисованием. Не знаю, как долго это будет продолжаться.

О семье.

- Семья моя не  многочисленна. Это жена Ира и дочь Маша. Машка уже  достаточно взрослый человек, она детский школьный психолог и живёт самостоятельно. Но есть ещё четыре полноценных члена нашего дома. Наши «зверятки» делятся на фракции: жёлтую и серую. В состав жёлтой входит Винсент, названный в честь Ван Гога, или Виничка, или «таблетка счастья»; это двенадцатилетняя чихуахуа, совершенно замечательный собачий человек. Виня - пёс Иры. Жёлтый кот Антон Павлович, или Тося, второй член желтой фракции, это уже мой любимец. «Красный» - Вася. Антона мы нашли два года назад умирающим младенцем на заправке в районе «скотобоен», когда возвращались в Лос Анжелес из Сан-Франциско. Это был «крошечный скелетик», обтянутый шкуркой и пушистой рыжей шерсткой. Он сидел в мусорнике и лизал повидло из какой-то использованной пластмассовой тарелочки. Сил убежать от нас, как это сделали его братья, у него уже не было. Мы его забрали. Два дня он то – жил, то умирал в нашей постели, но… выжил. Мы его выходили и как бы в благодарность за это, Тося вырос в добрейшего и умного кота. Василий, Ирке пришлось забрать у заболевшей пациентки (Ира, спичтэрапист, имеет свой бизнес и работает с большим количеством медицинских агентств по реабилитации больных после инсультов). Моя настоящая слабость, мой собачий сын – Мур, или Мураками. Огромный и добродушный акита (японская порода, поэтому надо было назвать его японским именем, ничего другого, как Харуки Мураками, в голову не пришло). Мур - общий любимец в доме, и он заслуживает этого. С потрясающим чувством юмора, чувством личного достоинства и умом, этот пёс делает меня моложе на много-много лет. Наши «зверятки» приносят нам много радости, оттягивая на себе весь будничный негатив, избежать которого невозможно в такой хорошей, но очень сложной стране, как Америка. Как могут другие люди жить без животных в доме, я не представляю. Мы с Ирочкой не можем.

Литературные и художественные предпочтения?

-  В литературе англоязычной – Д. Фаулз, Ч. Буковский. Отдельной настольной книжкой у меня лежит «Моя семья и другие звери» Д. Даррелла. Самое сильное за последнее время литературное впечатление - «Первый человек» А. Камю, его не дописанный роман. Это нечто невероятное. Есть и «возрастные» разочарования – Хемингуэй и Сэлинджер, например; после перечитывания, они не показались мне такими интересными, как казались в молодости. Из русских я люблю – Сашу Соколова, Довлатова, Шукшина, Бабеля, «Мёртвые души» Николая Васильевича. При этом потерялся всякий интерес к Платонову. Художники: Шагал, Филонов, Босх, Фрида, Жан Дюбуффе, Марина Битер, ныне живущая в Берлине, замечательная русскоговорящая художница (нашёл её в ФБ и стал её поклонником). Русские иконы. Думаю этого достаточно.

Как проходит день?

- Просыпаемся в полдевятого. Новости из интернета. Выход с собаками. Завтрак под новости из телевизора. Смотрим только русские каналы, у нас их много, так что информационное поле у нас одинаковое.  В 11 расходимся. Ирка уезжает по своим делам, я поднимаюсь «наверх». Компьютер, рисование, писание, общение до шести. В шесть часовая прогулка с Муром на час. Вечером ужин под телевизор, с 11 до 2 продолжение «нэта»: переписка, общение и прочее. На выходные – дача, там «не работаем»…вино …отдых…прогулки. Когда Ирка имеет частных пациентов в Лос Анжелесе, я у неё «шофёр». Это, как правило, пару дней в неделю.

Планы на будущее?

- Закончить автобиографический роман «ЭСЭСЭР», первая часть которого, «Рассказы простодушного мальчика» уже написана. Рисовать тоже входит в планы, но рисование нельзя совмещать с писанием, потому, что разные «отделы» мозга задействованы в этом. Не получается одновременно, нужно делать что-то одно.  И, главное. Эта идея давно уже во мне, и я сейчас постоянно думаю, как эту идею материализовать. Я хочу разобраться в том большом количестве материала, который накопился за семь лет «рисования» Библии. Это порядка 400 рисунков, большинство которых никто не видел. Рисунки нужно разобрать в хронологической последовательности, отсканировать, подобрать библейские цитаты-комментарии, чтобы было понятно, «о чём нарисовано», и  совершить «невозможное»  - издать альбом  «Библейские рисунки Е. Вишневского».

P.S.

Рисованию не учился. Самоучка.

Стиль? «Украл», сам себя убедил в этом, идею у китайцев и египтян: рассказывать истории, используя вместо букв «символы», «картинки», «линии», «квадратики».

Рисую на специальной бумаге, сейчас большого формата, специальными фломастерами разной «толщены». В последнее время прибавил цвет, так вот цвет «карандашный», но карандаши тоже «специальные», среднее между пастелькой и графитом.

Круг общения в Америке небольшой. Это пара художников (мультипликаторы) и обычные люди. Ирочка с  Машкой (дочь), собаки и коты это круг моего «интимного» общения. С возрастом, художнику нужно «общаться» только с сами собой. Вино пить с товарищами. Это мы тоже делаем с удовольствием по выходным.

Что движет творчеством? Любопытство, удовольствие и отсутствие иного смысла в жизни.

Живописных работ мало. Они есть, работ десять, наверное, но это чуть другое. Считаю себя рисовальщиком-графиком. Графика, это рациум. Живопись, ироциональность. Страсть! Мне ближе первое.

Что такое творчество? Монолог или диалог с Богом? Творчество Лёша, для меня, это «починка» собственных мозгов. Мозги становятся другими, после творческого «акта», не знаю лучше или хуже. Ну и монолог конечно. Кто я, что бы Бог со мной «спорил» в диалоге?