- Владимир Дмитриевич, позвольте с места в карьер. Так ли важно для творческого человека оставаться свободным от людей, мнений, денег, славы, почёта… Сейчас всё чаще говорят о профессионализме: заказали – напиши, или заказали – нарисуй. Сделай, но так, как просят, как надо. Как я понимаю, Вы всегда жили вопреки подобной логике. Жили по мановению души, по зову сердца, по совести и чести, как раньше говорили. Нужна ли эта «тайная свобода», помянутая Пушкиным?

– Для меня очень важна свобода. Она была позарез необходима в минувшую эпоху, когда её приходилось отстаивать, сохранять во что бы то ни стало, утверждать, как наивысшую ценность, в сложных, драматичных, а нередко и трагичных условиях, делать всё возможное, чтобы она существовала. Она и в нынешнее время, а вернее – в затянувшийся период «как бы времени», с его абсурдом и жестокой действительностью, принесёнными всем нам в конце прошлого, трудного века, и в начале столетия нового, тоже далеко непростого, необычайно нужна. Свобода сердца и души. Свобода речи, нашего спасительного достояния. Свобода тайная – и явная. Свобода творческая. Помогающая выразить единство всего сущего. Связанная с благотворными вибрациями вселенной. Дающая право на поступки и даже на подвиги – и жизненные, и литературные. Свобода и дар – понятия родственные. И не просто дополняющие друг друга, но соединённые прочнейшими незримыми нитями, бесчисленными связями, взаимодействующие между собою непрерывно, и если это не вообще одно целое, то уж безусловно это неразлучная пара, для которой жизнь светла и радостна, а мир прекрасен и полон изумительной новизны, когда они вместе, вдвоём. Не случайна поговорка: двоица премудрости – истина, любовь. Свобода – путь к истине. Дар – торжество любви. Без любви – нет никакого творчества. Любовь – движущая сила бытия. Дар – дан свыше. Как с ним поступит пишущий стихи или прозу человек, сумеет ли его развить – зависит только от него самого. Свободу – приходится обретать. Сумеет ли это сделать пишущий человек – тоже зависит от него. Дар – жаждет свободы. Свобода – оберегает дар. Так что пишущий человек, если у него есть дар и если он борется за желанную свободу – именно тот самый один в поле воин. И помощников у него нет. И советчиков. И зачастую – учителей. Всё – сам, только сам. Постигать, открывать, работать. Быть везде и всегда – самим собою. Соратники, товарищи, среда – бывают. Но пишущий человек всё равно одинок. Везде и всегда. В любых обстоятельствах и условиях. Жертвенность? Да. Призванность? Да. Работоспособность? Да. И немало чего – ещё. Чтобы выйти на свой собственный путь. Чтобы идти по этому пути. Вперёд, вглубь и ввысь. И далеко не каждому это удаётся. Считанным людям. Буквально единицам. Потому что настоящий дар – редкость. И обретённая свобода – редкость. Потому что мирское и духовное – соперники и противники. Потому что непрерывно приходится выживать. Чтобы жить и работать.

Я рано сформировался, как поэт. И прошёл свою школу становления. Жил я тогда на Украине, в Кривом Роге. Жил – поэзией. Столько работал, так хотел, чтобы стихи мои стали полноценными, настоящими, что теперь, вспоминая об этом, сам себе удивляюсь. Это было – начало горения. Творческого, неугасимого. Навсегда. Интуитивно я совершал открытия, входил в стихию русской речи. Всё шло по чутью, по наитию. Кто мне тогда мог что-нибудь подсказать? Да, я много читал. Прислушивался к мнению моих приятелей, поскольку была у нас в городе в ту пору группа молодых поэтов. Но приходил ко всему – сам. Прозревал – сам. Обретал необходимые навыки письма – сам. Творческое моё одиночество было сокровенным, закрытым для дружеского общения, потому что я создавал свой мир. Общение – конечно, нужно, и даже полезно. А стихи никто за меня не мог написать. Их писал – я. И здесь я был первооткрывателем ранее неизведанного, был – молодым, но отважным исследователем бесконечных просторов речи, учился быть независимым, свободным и одновременно благодарным всем распахнутым передо мною проявлениям бытия. Это вовсе не высокопарные слова, а всё то, что я открыл, испытал, понял, выстрадал на своём пути. Нет рецептов для творчества. Есть – осознание собственной правоты. Нет и не может быть никакого литературного процесса, потому что литературу, искусство – создают одиночки. Есть – высокое горение. И есть – служение речи. Кто это выдержит? Буквально – единицы, из огромного числа пишущих. Кто выстоит, вопреки всем и всему? Тот, кто призван. Тот, кто в любых условиях делает своё дело – то, к чему призван. Трудно? Ещё бы! Но всё же – возможно. Стать. Состояться. Быть. Если верен речи. И если ты в родстве со светом. И если ты на верном пути. И если дар твой вместе с твоей свободой помогают дышать и жить в яви – той, какова она встарь была или ныне есть, в одиночестве – том, которое вместе с празднеством, или с таинством, или, может быть, волшебством, в неизменном единстве – рядом, для тебя одного, с тобой, с жизнью, творчеством и судьбой.

Независимость – необходимейшее условие для творчества. За неё приходится бороться. Её следует постоянно защищать. И её надо выстрадать. Независимость – в суждениях, в поведении, в том, что пишешь, абсолютно во всём, – помогает речи, даёт ей возможность развиваться, укрепляет её, продлевает её дыхание – а, следовательно, и её жизнь. Даже в жертвенности – а жертвы, должен прямо сказать, нужны в литературе, в искусстве, потому что это подобно приношению богам, так издревле принято в отношениях людей со стихиями, с разнообразными силами природы, это заложено в сознании каждого человека, и тем более – человека творческого, это способствует некоему равновесию во вселенной, той гармонии, которая, сохраняясь и совершенствуясь, всё равно оплачена кровью, – есть независимость. Независимость – огромная сила. В старину говорили – могута. Энергия, напрямую зависящая от того, как человек, особенно творческий человек, ведёт себя в жизни, что выражает и что утверждает он своими писаниями. Быть независимым – трудно. Да всё же без этого – никак нельзя. Если ты действительно поэт, а не стихотворец. Если ты – личность. Если созданный тобою мир велик и долговечен. Дар, свобода и независимость – три кита, на которых держится творчество.

Я живу по своим законам и по своим правилам. Никто мне не указ. Никто не может заставить меня сделать что-то такое, что противоречит моему пониманию роли поэта, моему личному отношению к речи, моему собственному представлению о том, как мне в том или ином случае следует поступать. Слишком дорого заплатил я за незыблемое право быть самим собою. В моей судьбе и моей биографии – предостаточно боли. Но это моя судьба и моя биография. Значит, так было надо. Значит, пришлось мне пройти сквозь невзгоды и беды. Значит, это были испытания на прочность. Выдержал я их? Да, выдержал. Выстоял. По-своему победил. Поэтому живу так, как велит совесть, как говорит мне чутьё, как ведёт меня сама речь. Живу не просто в дружбе с речью, а в стихии нашей речи. Живу в своём мире, мною созданном и сохраняемом. Разумеется, как и все современники, живу я и в реальности, той, которую не выбирают, потому что она – словно почва для отпущенного всем нам земного времени. Но кто скажет, что такое – время? И есть ли оно? Ведь во вселенной возможны любые метаморфозы, поскольку есть разные измерения, миры, да и времена – для бессмертной, постоянно возрождающейся души. Вот и приходишь к мысли о единстве всего сущего – и с годами всё яснее начинаешь это осознавать. В этом единстве поэзия – необходимейшее звено в общей цепи событий и явлений. В настоящей поэзии, и особенно в русской поэзии, всегда есть уникальный по количеству содержащихся в нём компонентов, жизнестойкий синтез, напрямую связанный с жизнетворностью нашей речи, есть некий универсальный код бытия. Поэт улавливает многообразные токи живой вселенной и выражает это в слове, в своих стихах. Нередко бывает, что говоришь что-то наперёд – и это потом сбывается. Порой получается некая формула яви, того, что есть прямо сейчас, что происходит вокруг тебя. Порой, когда выражаешь явь, в ней уже содержатся элементы предвидения. Настоящий поэт – сеятель. Из разбросанных им зёрен прорастают на исхоженной им почве новые всходы. Таким был Хлебников. Таким был Аполлинер. И, уж безусловно, Пушкин. Действительно, наше всё. Как и русская речь – наше всё. Русская поэзия – мистична. В ней – особая мистика, светлая, восходящая к ведическим временам. Я ведический поэт. Такое у меня мироощущение. Корневая, глубинная связь абсолютно со всем, что есть в нашей подлинной истории и в нашей культуре, есть в моих стихах. Живу я у себя на родине, на своей земле, с которой мои предки никуда не уходили, на которой в течение многих веков жили всегда. Это ли не радость? Это ли не возможность для творчества? Знаю, что я прославил свою родину, как никто другой. Хорошо, что это понимает немалое количество современников. Надеюсь, что поймут это и потомки.

В прежние годы – приходилось противостоять злу, всевозможным его проявлениям. Это была непрерывная, долгая борьба. За то, чтобы жить по-своему, так, как считал я нужным. За то, чтобы писать по-своему, а не по узаконенным властями правилам. За то, чтобы сберечь и себя самого, и свою речь – посреди бесконечных трудностей. Десятилетиями длились эти сплошные испытания на выносливость, на прочность. Иначе, как сражениями, это и не назовёшь. Работал я всегда много. В Отечестве меня четверть века не издавали. Но в самиздате мои тексты широко расходились по всей стране. И моя известность была велика. И в нашей тогдашней, неофициальной творческой среде меня все знали – и многие высоко ценили мои писания. Чего только не пришлось мне пережить! И гонения, и преследования, и хорошо организованное и срежиссированное изгнание из МГУ в период СМОГа, и допросы в соответствующих органах, и угрозы, и семь сотрясений мозга, профессионально устроенных после моих чтений стихов, а вот кем именно – об этом остаётся только догадываться, и столькое ещё, что не хочется говорить об этом. В семидесятых годах я семь с половиной лет бездомничал, скитался по стране. Голодал, жил, где придётся. Но – упрямо выстаивал. И всегда – работал. В этом было – спасение для меня. Прежняя эпоха миновала. И оказалось, что и в нынешнем веке моё противостояние – продолжается. Противостояние – всему, что принесло пресловутое «как бы время», в котором зла ничуть не меньше, чем ранее, а то и побольше. Сейчас тоже непросто оставаться людьми, сохранять простую человечность. Но быть человеком – надо. Я живу довольно замкнуто, вдали от хаоса и разных нынешних безобразий. В своём уединении – сосредоточенно работаю. Пишу новые вещи – стихи и прозу. Привожу в порядок многочисленные свои неизданные давние писания. Словом, тружусь. Как известно, все вещи в труде. А реальность – и прежнюю, и теперешнюю, – я выражаю в слове.    

- Метафизика дара, таланта. Вы ощущаете груз дарования? Чем дольше живу, тем отчетливее вижу, что мы все в ответе за всё, что сделали и что сказали. Удалось ли Вам (если такое вообще возможно) за всю прожитую жизнь не уронить, не предать  талант? По себе знаю, как дар мстит даже усомнившемуся, не говорю о предавшем.

– Что значит – груз дарования? Дар – Божий, это радость, свет, редкостная возможность выразить себя в своих писаниях. А вот тяжесть написанного в прежние годы, когда меня так долго не издавали на родине, я действительно ощущал. Это вовсе не легко – написать несколько тысяч стихотворений и поэм, вещи в прозе и прочее – и не видеть это хотя бы частично опубликованным. Да, был самиздат, и всё, что с ним связано, и моя известность в самиздате. Но это ведь не вышедшие книги. Временами меня это мучило. Хотя виду я не подавал, старался ?