– Игорь, поэт – это профессия, миссия? Какова его роль сегодня? Нужна сегодня поэзия людям, пусть даже в дегенеративной форме? Когда-то мне казалось трагедией, что поэзия потеряла свое моральное значение, став стадионной, студийной, экспериментальной, формальной… Сейчас ощущения трагедии нет. А каков Ваш взгляд на вышеозвученное.

- Как много вопросов в одном). Постараюсь ответить по порядку. В наше время поэт это явно не профессия, поскольку денег стихи не приносят. Поэзия нужна мне и важна лично для меня, этого достаточно. Миссия, призвание — имхо, слишком высокопарные понятия. Поэзия и литература в целом, в совокупности со всеми прочими искусствами, образуют единое художественное творческое поле. Поэты работают со словом в наиболее эфемерной его части. В русской культуре укоренился нездоровый перекос с фиксацией внимания на культовом статуса поэта и его претензий на большее. Это мираж, фокус надо вернуть на творчество и его результаты.
В поэзии, как и в музыке, есть доступные и привычные популярные формы, а есть более сложные экспериментальные, рассчитанные на подготовленного читателя. Большие прорывы случаются, когда поэту или группе поэтов удаётся донести новую эстетику до более широкого круга. Такова совокупная заслуга русских футуристов. Есть и обратные случаи, когда большой мастер возвращается к самым затертым формам и вдыхает в них новую жизнь. Потому мне не хотелось бы говорить о дегенеративной форме, особенно учитывая нацистскую концепцию «дегенеративного искусства».

Исторически, литература в значительной степени вне морали. Попытки изменить эту ситуацию, на мой взгляд, обречены. Рефлексия возможна, но не более того. То, что произошло в советском обществе с поэзией — явление совершенно другого порядка, нежели потеря морального значения. Короткий стадионный период был аномалией, связанной с оттепелью и многих дезориентировал. Престиж, гонорары советского периода — всё это какие-то предания минувшего века. Ничего этого я не застал, хотя был и в Нью-Йорке начала 21-го века период, когда до ста человек приходило на русскоязычные литературные вечера.

– Что привело Вас к стихосложению, когда Вы поняли, что поэт? Могли бы Вы немного рассказать о своих детских, юношеских годах? Из какой Вы семьи? Простите мое любопытство, оно непраздное. Как мне кажется, все самое главное в нас закладывается в детстве, а с взрослением лишь корректируется.

- Стихи пришли в юности, и ничего поделать с этим, кроме как начать их записывать, мне не удалось)). Я родился в 1969 г в типичной еврейской семье киевских инженеров. В пять лет остался без отца. Вырос на Нивках, тогда — одном из худших дальних массивов. У мамы сложилась новая семья, воспитывала меня в основном бабушка, Вера Йосифовна Рутицкая (ур. Вайнберг). Её безусловной поддержке и тактичности я обязан многим. Дома была большая библиотека советских подписных изданий, хотя поэтическая часть её была слабой и состояла в основном из поэтов военного поколения — Антокольский, Симонов, Ваншенкин и т. д. Видеоигр тогда ещё практически не было, телевизор — три канала, и я увлёкся чтением. В детстве обожал Александра Дюма, «Войну и мир» прочёл лет в десять, рассказы Чехова лет в двенадцать, но больше всего меня тогда пленили американцы — Марк Твейн и Джек Лондон. Их многотомниками зачитывался от корки до корки. Первым серьезным поэтическим потрясением для меня стал Пастернак. Потом Цветаева, Ахматова и Мандельштам, первые официальные публикации Платонова в 1980-х.

До отбытия из СССР успел закончить два курса строительного института. По прибытии в Нью-Йорк в 1989 г. пошел учиться на художника, получил степень бакалавра прикладных искусств в Бруклин-колледже.

– Как развивалась Ваша поэтическая «карьера»? Какие важные вехи Вы сами выделили бы?

- Никакой поэтической «карьеры» у меня нет. На жизнь зарабатываю как дизайнер книжных обложек. Работаю в американском издательстве, которое принадлежит крупнейшей сети книжных магазинов в США. В «Журнальном Зале» вы найдёте две или три мои публикации за 20 лет. В российских поэтических антологиях не присутствую, помимо питерской «Антологии одного стихотворения» (2012). Упомянут в предисловии антологии «Освобождённый Улисс. Современная русская поэзия за пределами России» (2004). Всё. Прочие немногочисленные публикации — в российской и американской малотиражной периодике. Исключением явились мои совместные проекты с известным американским авангардистом Ричардом Костелянцем, которые попали в несколько международных антологий визуальной поэзии.

Разумеется, есть творческие этапы, среди которых можно выделить ранний, киевский (совсем слабый), ранний нью-йоркский — вплоть до поэмы «Евгений» и дебютного сборника «Атавизмы» (1994), потом провальный период середины 90-х (несколько циклов, написанные в этот период, я никогда не публиковал). Ключевым моментом, безусловно, было знакомство с Константином Кузьминским и его антологией «У Голубой лагуны» в 1994 г., знакомство с Алленом Гинзбергом и Костелянцем в последующие годы.

Уже в Бруклин-колледже начались какие-то групповые издательские проекты с друзьями, попытки выпускать периодику на русском и английском.

В конце 90-х по семейным обстоятельствам довелось провести три года в южной Флориде, где я начал писать стихи на английском, выступал с местными молодыми американскими поэтами на слэмах, в галереях и книжных магазинах, даже занял второе место на слэм-конкурсе чернокожих поэтов южной Флориды.

В 2002 г., по возвращении в Нью-Йорк, издал второй сборник «Сатановский», имевший какой-то резонанс, по крайней мере тут в Нью-Йорке. Как минимум, произвела впечатление обложка из наждака).

В последние годы заинтересовался наследием Зауми, стал писать ещё более экспериментально (другими словами, более традиционно по отношению к традиции русского авангарда). Кажется, я более известен в качестве издателя/главного редактора литературно-художественного альманаха «Новая кожа» и малого издательства Koja Press. Впрочем, особо обольщаться не приходится.

– В биографических данных написано, что Вы автор четырех поэтических сборников: как сложилась их судьба? Книги распространялись в США? Есть ли возможность у русскоязычного читателя в Европе, России, Украине приобрести Ваши книги?

- На самом деле — шести, но судьба их не сложилась). Помимо упомянутых, в 2003 г. вышел сборник стихов, написанных на английском, «American Poetry: Free and How»; в 2005 г. — «Чернильный нож», совместный поэтический сборник с Леонидом Дрознером («роман в стихах») в сопровождении графики Вагрича Бахчаняна; в 2011 г. — «Кубисты в загоне», сборник верлибров и поэтических автопереводов с английского (оформленный графикой и фрагментами живописи Григория Капеляна); в 2017 г. — «День Зауми», коллекционный цветной сборничек заумных текстов и собственной графики. Все эти книги вышли микротиражами («День Зауми», к примеру — в 20 экземплярах), и нынче коллекционные раритеты. Рецензии на них можно пересчитать на пальцах одной руки.

В качестве редактора/оформителя/издателя выпустил за американские годы немало коллективных сборников и книг других авторов на русском и английском под эгидой Koja Press. В 2016 г. экземпляр коллективного сборника «Окрошка а ля рюс для ККК», изданного в 25 экземплярах к юбилею Константина Кузьминского в 2002 г, к моему изумлению, ушёл с московского аукциона за 40 тысяч рублей.

С закрытием манхэттенского «Книжного магазина №21» несколько лет назад закончилось и традиционное распространение моих книг. Приобрести их теперь можно только у меня напрямую или через веб-сайт издательства Koja Press. Тем не менее, бо́льшая часть опубликованных в них стихов доступны для чтения в сети.

– Игорь, какая (или какие) главная тема, проблема давлеет над современностью? Есть ли у Вас предчувствия, отражающиеся в стихах, как некогда предчувствия грозовых событий отражались у поэтов серебряного века? Иными словами, какие темы Вас волнуют?

- Да, предчувствия были, в стихах отразились и позже, увы, реализовались. Помимо каких-то личных моментов, в девяностых и середине нулевых меня одолевали предчувствия того, что наше будущее будет гораздо более странным, чем принято ожидать; что грядёт смена парадигмы; что все мы проваливаемся в Зазеркалье, где любая светлая вещь, самое лучшее начинание на глазах может выродиться в свою полную противоположность. Стихи это опасная штука, через них прорывается и проговаривается гораздо больше, чем очевидно в момент сочинения. С годами это всё яснее... Не покидает ощущение ранимости человеческой природы и хрупкости психики.

– Какой круг Ваших читателей? Вам важно знать чужое мнение о Вашей поэзии или Вы чистый анахорет?

- До конца 90-х — крайней узкий круг, потом просто узкий, потом — расширяющийся благодаря Живому Журналу и Фейсбуку. Социально я совсем не анахорет, но как автор привык работать вне поля зрения лит. критики, в условиях близких к полному вакууму. В своё время какие-то тёплые личные слова со стороны Александра Межирова, Всеволода Некрасова, и Вагрича Бахчаняна зарядили меня творческим горючим на многие года. Это же касается и отзывов некоторых близких мне по духу здравствующих коллег.

– Сложно ли сегодня издаваться?

- Понятия не имею, я практически перестал предлагать или рассылать свои стихи, печатаюсь только по приглашению. Значительная часть моих лучших стихов последних лет — в различных номерах «Новой кожи». Для меня это легче, чем обивать пороги редакций. Издать собственную книгу сегодня проще и дешевле, чем когда-либо в истории.

– Над чем Вы работаете сейчас? Когда можно ожидать выхода Вашей новой книги?

- Готовлю седьмой выпуск «Новой кожи». Написал несколько статей о русских авангардистах для следующего издания «Dictionary of the Avant-Gardes» Костелянца. В прошлом году сложился скелет следующей книги стихов, но полный макет ещё не вызрел. В принципе, пора собрать и следующую книгу стихов на английском, но пока не дошли руки. Спасибо за внимание!

Вопросы задавал Алексей Шульгин. Фото с выступления в московском Зверевском центре, Москва, сентябрь 2013 г. Фото @Toma-Toma Vorobyоva