В этом он весь – художник Валентин Воробьев: великий, непредсказуемый, простой и сложный, яркий, сдержанный, многословный, скупой и неудержимый. Это «культурное явление» еще долго будет изучаться искусствоведами и любителями живописи. Неоспоримо одно – место в истории за ним зарезервировано и делать теперь Воробьев может, что хочет. Впрочем, он всю жизнь делал, что хотел.

- Идет 2017 год. Если считать, что с 1957 года Фестиваля молодежи и студентов началась эпоха раскрепощения, оттепели в искусстве, появились первые (после десятилетий сталинской диктатуры) независимые молодые художники, как Вам кажется сегодня: судьба этих независимых художников, которых называют нонконформистами сложилась удачно? Можно ли вообще говорить о каком-то течении нонконформизма? И у Вас отношение недавнего времени и сейчас к той эпохе и художникам поменялось?

- Нонконформизм - не эстетика, а социальное явление, когда авторы разных дарований и возрастов вышли из официоза и каждый по-своему существовали все 30 лет.

- Вы, как обычно, ответили сжато, очень скупо. И на Ваш ответ напрашивается вопрос: все вышли из «официоза»? Может быть были те, кто не успели «войти» в официоз? Что касается лично Вас: Вы успели поработать официальным художником, попробовали вписаться в систему? И почему не получился Ваш «альянс» с официозом?

- Абсолютно все начали с кружков рисования, где был один шаблон - перспектива, светотень, равновесие - академическое наследие 19 века, включая и и Василия Яковлевича Ситникова, и Вейсберга, и Зверева. Выход из заколдованного круга академизма искали натуры буйные и одаренные к самостоятельному творчеству.

- В отношении Вас можно сказать, что Вы прошли огонь, воду и чугунные поворота. Тогда это называлось «вышли из гущи народной жизни», кто-то мог бы сказать, глядя на Вашу судьбу – попал из грязи в князи. Для брянского мальчика головокружительный пассаж:  мечта стать художником и ее воплощение. В своей книге «Враг народа» да и в «Графомане» Вы живописно рисуете быт и нравы российской глубинки, но в книге горький юмор многое высветляет. Я хотел бы спросить: насколько тяжело было «подниматься», чтобы, в конце концов, стать художником?

- В искусстве я до сих пор учитель и ученик, кто хочет - даю советы, а так стараюсь добиться желанного результата, жаль что молодые силы ушли на суету - достать карандаш, бумагу. покупателя.

- Ради чего Вы трудитесь сегодня? Кажется у Гениса написано, что искусство бессмысленно. Есть какой-то смысл Вашей работы?

- Ну, во-первых - удовольствие красить и чинить карандаши, во вторых, за любую мазню дают деньги. Не знаю, сколько получают коллеги, но мне хватает на хлеб и краски.

- В России у Вас сформировался довольно скандальный имидж, человека, который не считается с авторитетами, «богохульника» - во всем, что касается разных версий истории неофициального искусства и табелей о рангах. Я читал некоторые Ваши письма (например, к Талочкину), где Вы серьезно говорите, что хотели, чтобы всего лишь писали правду о людях и событиях. Однако в своих книгах и очерках, адресованных израильскому «Зеркалу», берете ироничный тон и часто пишете вещи полухудожественные. Вам сейчас действительно важна правда? И возможно ли сказать правду в условиях, когда у каждого эта правда своя?

- Я врожденный Анархист и газету "Правда" никогда не читал, а вот точные даты и сведения почитаю. Никита Ал. наплел о крысах, но Василий Яковлевич Ситников жил в доме с лифтом и умер после банкета у Шемякина. Скульптор и его сосед Коток обнаружил кучу реклам у дверей и вызвал полицию. ВЯС выставлялся в "Подвале" ККК (Константин Кузьминский) - до Некрасова - в 85 году.

- Вам встречались в жизни честные люди?

- Встречались и много, даже слишком!

- Не разберу: с иронией это сказано или  серьезно. Ладно. Как Вам кажется, Валентин, сегодня возможно появление фигуры в искусстве масштаба Врубеля или Пикассо? Сравнительно долгое время мир не переживал состояние эстетического восторга. Не в счет искусственно созданные коммерческие проекты.

- Масштаб делает время, а настоящие созидатели сидят в дурдоме. Определить гения трудно, в 1900 году президент Леон Жером заявил - " этот кривой шизофреник Сезанн попадет на выставку через мой труп". А теперь, где Жером и где Сезанн?

- Валентин, Россия, Европа, США. Существует ли цивилизованный арт-рынок? Чем отличаются художественные рынки, скажем, Франции и России? Вы ведь хорошо продаетесь во Франции, о чем мало знают в России.

- О рынке в Рашке ничего не знаю, а во Франции это галерейный рынок. Кто попадает в хорошие руки, а это десяток из пятисот - тот выживает.  В быту - аренда мастерской, еда, транспорт, Пример - Эдик Штейнберг у Бернара.

- Мне кажется, что о делах в России Вы более осведомлены, чем кажется. В 1975 году Вы пошли на серьезный шаг, эмигрировали из России. Что Вас на это подвигло? Валентин,  жизнь человека в Европе и России отличаются? Какие вывода Вы сделали для себя?

- В Совке меня душила и убивала нечеловеческая жизнь - справка с места работы , жлобы реализма у денежного корыта власти. В 1973-м  начальник выставкома Коржев чуть не застрелил меня за холст с изображением коровы! Не анекдот, а факт. В Париж задула судьба, могла быть и другая страна. А мою "Корову" купил американский адвокат.

- Сейчас, спустя годы,  как Вам кажется: Вы все правильно делали, чтобы в Европе узнали художника Воробьева? Правильно выстраивали знакомства? Правильно выставлялись? Если вообще возможно жить правильно. Сегодня нет вещей из прошлого, о которых Вы жалеете?

- Вы шутите, "узнали в Европе"! Выходцы из Восточной  Европы не считаются в Париже художниками. Министерство Франция купила у меня две картины, правда за хорошие деньги, и на этом знакомство кончилось. Я пошел в Артклош, где среди бездомных сохранились человеческие отношения, а не игра фантомов капитала. Драка за заказы, фаворитизм музеев и министерств на Западе изощренней и подлее ,чем на родине . Я следовал совету Васи  -"не гони лошадей и больше получишь ", что и вышло.

- Хотя Вы были одним из видных участников бульдозерной выставки, Вас методично выскабливают из этой истории. Какую роль сыграла бульдозерная выставка в Вашей судьбе? И отчего «герои» бульдозерного перфоманса по-разному  представляют это мероприятие в воспоминаниях? Продолжая этот вопрос, насколько Вы спокойно относитесь к тому, что Ваши прежние знакомые и друзья совершенно беспардонно вычеркнули всякие упоминания о Вас (почти все)?

- Как не странно, но "бульдозеры" мне помешали работать. Был конфликт с Глезером, затем драка с немцем в 1983 году, потом стали забывать и стало хорошо на душе. Коллеги и друзья с большими заработками постоянно толкутся на ярмарках, как тот же Брусок, а я презираю толкучку со стаканом, мне не прощают личный ход в искусстве и независимое поведение.

- Не было у Вас искушения вернуться в Россию? Допустим в начале 90-х, когда многие эмигранты стали жить на два дома, а в России стало можно зашибать шальные деньги? Что удержало Вас от возможного возвращения?

- Да звал Эдик и Галя в 1993-м, но покупать комнату я не стал, мне сказали, что ломают двери и вселяются  банды. Связи с калмыком Семенихигым сразу перекрыли, и вообще отвык от русских порядков.

- В одном из наших последних разговоров на мой вопрос: собираетесь ли Вы  продолжать писать книги?  Вы ответили, что нет, надоело. За два года Ваше решение не поменялось? Вас любят русскоязычные читатели на всех континентах. Нет ли больше писательских замыслов? Чтобы Вам хотелось еще сделать в живописи?

- Нет, ничего не пишу, лень. Пойду рисовать в духе неандертальца, авось возьмут австралийцы. Приедут пить портвейн к семи вечера.

Записал Алексей Шульгин.

Фото Игоря Пальмина, 1973 г.